Американка - Юрий Марксович Коротков

— Че, здесь, что ли? Потом скажу…

Мне казалось, что мы покачиваемся, обнявшись, одни посреди пустой площадки. Я осторожно, незаметно нюхал Танькины волосы и крепко держал ее за спину. Верхней рукой я ощущал под скользким платьем застежку лифчика, нижней — толстую резинку на бедрах, и от этого мое сердце кидало в тайный жар.

— Ата-а-ас! — раздался дикий вопль, и все вокруг вернулось на свои места.

В загон влетел запыхавшийся пацан, огляделся ошалелыми глазами и снова заорал:

— Ата-а-ас! Поселковые-е-е!!

Пары остановились, барабан бухнул в последний раз и затих. Потом мужики, сметая девок с пути, ринулись на выход. Мы промчались за гонцом сквозь парк.

— Поселковые-е-е! — орал он на ходу. — Поселковые иду-у-ут!! — И по этой команде доминошники бросали костяшки, алкаши — бутылки, любимые — любимых и устремлялись следом. Отпускные солдатики, оставив визжащих девок на качелях, со всего замаха сиганули к нам.

Навстречу нам от реки, пьяно вихляясь во всю ширину улицы, ехал трактор с силосной тележкой, битком набитой поселковыми, за ним, как пехота за танком, шли еще человек сто с кольями наперевес. Трактор развернулся поперек, проломив забор, и заглох в огороде, поселковые высыпали из тележки и построились «свиньей», ощетинившись кольями.

Мы кинулись выламывать штакетины из заборов, в одно мгновение оголив пол-улицы, и встали напротив.

— Бей стиляг! — раздался боевой клич с той стороны.

— Бей свинорезов!! — ответили мы, и два войска, занося колья над головой, ринулись навстречу друг другу. Некоторое время слышался только сухой треск кольев и ожесточенное хэканье. Я тоже хэкал, рубил и колол занозистой штакетиной, попадал и получал. Поселковых было больше, они стали теснить нас, оставляя за собой сломанные колья и тела павших.

— Гони стиляг! — победно загудели они, но в этот момент из переулка, громыхая, вылетели фанерные броневики, и из них посыпались революционные матросы. Следом спешила на рысях красная конница.

— Наших бьют! — крикнул раненый командир. — Революция в опасности!

Они побросали бесполезные деревянные винтовки и картонные шашки, накрутили на руку ремни и, размахивая над головой тяжелыми бляхами, пошли в последний смертный бой. Буденовки, папахи и бескозырки замелькали над колышущейся толпой.

Неподалеку я вдруг с изумлением увидал Леху — он молотил пудовыми кулаками двоих сразу. Поодаль Ложечевский в светящихся клешах артистично, как дирижерской палочкой, фехтовал колом. А в центре драки, на уважительно освобожденном пятачке сошлись голова к голове татуированный уркаган Третьяков с таким же татуированным фиксатым поселковым.

— Бля бу, век свободы не видать, — попеременно сипели они, примеряясь друг к другу одинаковыми финками.

Поселковые дрогнули и покатились вниз, к реке, мы с торжествующим ревом гнали их, не давая оглянуться.

Несколько человек еще отбивались с тележки, тогда Леха и Кочет отцепили их от трактора, разогнали под уклон и отправили догонять своих. Грохоча железным дышлом по булыжникам, тележка со вцепившимися борта поселковыми промчалась по улице и нырнула с обрыва в реку.

Запоздало залились милицейские свистки, подоспели милиционеры на мотоциклах во главе с дядей Мишей. Первым делом они скрутили Третьякова. Танька подбежала ко мне, схватила под руку, и мы чинным прогулочным шагом прошли прямо сквозь милицейскую цепь, удивленно оглядываясь: дерутся, что ли? а мы тут мимо проходили… Мужики расхватывали первых попавшихся девчонок, своих и вовсе не знакомых. Тех, кому не хватило пары, милиционеры запихнули в броневики и увезли.

Мы с Танькой спустились к реке. Здесь, между обрывистыми берегами, было уже темно. Она намочила платок и стала протирать боевые отметины на моем лице.

— Больно?

— Да ну, ты че! Ты б видела, как я двоих уложил, — возбужденно начал рассказывать я. — Он ко мне, а я как зафигачил!..

Танька молча улыбалась, и я замялся, прикрутил громкость.

— А в общем, ничего особенного. Так, помахались немножко…

Мы вскарабкались на песчаный обрыв. Я исподлобья смотрел на белеющие у самого лица Танькины ноги. Она обернулась, прижала подол и кивнула:

— Иди вперед.

Я за руку вытащил ее наверх, и мы сели на бровке. Танька зябко передернула плечами. Я, как по команде, снял пиджак, набросил на нее… И убрал руки на место.

— Ну? — спросила она.

— Что?

— Хриплы-ый!.. — раздался плачущий голос. Трое поселковых, озираясь, ковыляли по берегу. Мы с Танькой разом откинулись на траву. — Суки, стиляги поганые, убью!.. Хриплы-ый, ты где?.. — они прошли под нами.

Мы лежали вплотную, так что чувствовали на губах дыхание друг друга, но даже кончиком пальца не касаясь.

— Твое желание? — шепотом спросила Танька.

— Любое? — шепотом уточнил я.

— Американка.

— Я… — шепотом торжественно начал я. — Я хочу…

Танька, не мигая, не дыша смотрела мне в глаза. Сердце у меня стучало все быстрее, будто скорый поезд разгонялся.

— А я еще не придумал! — вдруг весело, громко сказал я. — Обязательно сразу, что ли?

Танька бесшумно выдохнула. Она приподнялась на локте и наклонилась ко мне сверху.

— Закрой рот, — тихо засмеялась она. — Ты что, есть меня собрался? Вот так…

Я лежал руки по швам, мы касались только губами, но мне очень мешал нос, он почему-то уперся в Танькину щеку, так что я скоро стал задыхаться. Наконец, она отстранилась.

— А я ведь еще не сказал, чего хочу… — прошептал я, отдышавшись.

— Это я так хочу… — ответила Танька. Она снова наклонилась ко мне, и мы обнялись.

По всему городу горели костры, стояли колоннами броневики и бронепоезда, грузовики с огромными портретами. Я весело шагал, размахивая руками — широким зигзагом от костра к костру.

— Революционный привет! — орал я буденновцам и матросам. — Носовое — пли!!

Они смеялись, глядя мне вслед.

В темном крутом переулке под одиноким фонарем, где я встретил Киселя, я услышал вдруг в темноте глухой грохот. Я остановился, и в круг света к моим ногам выкатился, прыгая через сломанный козырек, пробитый красный шлем с тринадцатым номером. Я замер с похолодевшим сердцем. Медленно подобрал шлем и поднял глаза к далекой яркой звезде. Она мигала в небе, будто сигналила что-то…

Антонина встретила меня, строго поджав губы. Она даже не заметила шлем у меня в руках. Как только я вошел, она протянула мне листок.

— Что это? — спросил я.

— Мамино письмо. Отец получил квартиру в