Ступени к чуду - Борис Семенович Сандлер
— Люся, я пошел!
Меня точно иголкой в одно место укололи. Соскочив с постели, я мигом выбежал во двор. Иван Кириллович с удочками на плече уже отворял калитку. Увидев меня, он улыбнулся в усы и подмигнул. Я все понял как надо.
На улице он протянул мне одну из трех удочек:
— Держи.
Как жаль, что никто из моих друзей не видел меня в тот миг! Послушать бы, что бы они сказали. Мишка Ворона наверняка бы прокаркал, шмыгнув носом: «Удочку дегжать каждый может, а вот посмотгим, сколько ты гыб наловишь». Завидущий Муся процедил бы сквозь зубы: «Подумаешь! Мой папа купит мне заграничную удочку». А Семка Плюнь, прежде чем сказать что-нибудь, пренебрежительно циркнул бы слюной, а потом заключил бы: «Клево».
Долго ли, коротко шли мы с Иваном Кирилловичем к морю, я не помню. Не зря мой дедушка говорит, что с легким сердцем и ногам легко, хотя, по правде, на сердце у меня скребли кошки: ведь я ушел без спросу. Но, согласитесь сами, будить дядю Изю было бы слишком жестоко: море и так отнимает у него массу здоровья.
Спустившись с косогора, мы оказались под огромным железнодорожным мостом, переброшенным через пролив, связывающий Днестровский лиман с морем.
— Пришли, — пробасил Иван Кириллович. — От туточки оно и есть, наше заветное местечко.
Дрожа от волнения, я размотал удочку и нацелился было забросить ее, но Иван Кириллович остановил меня:
— Чекай! А наживку?
Оказывается, рыбу ловить тоже надо умеючи…
Иван Кириллович залез двумя толстыми пальцами в ржавую консервную банку, достал красного извивающегося червя, который так и норовил выскользнуть, и ловко насадил его на блестящий крючок. Еще и плюнул на него.
— Так… теперь бросай. -
Схватившись обеими руками за толстый конец удилища, я взмахнул удочкой, как Срол-тряпичник кнутом, — аж в воздухе засвистело.
— Э-э, рыбак… так можно всех бычков распугать, — покачал головой Иван Кириллович.
— Ничего, — храбро сказал я, — никуда они от нас не денутся.
Между тем Иван Кириллович, разувшись и закатав штанины до колен, вошел в воду и забросил обе удочки сразу. У него тут же клюнуло — поплавки заплясали. И пошло… У меня ничего, а он то одну удочку дернет, то другую, да еще покуривает. Да еще на кукан нанизывает улов. Может, у него черви заговоренные? Или слово знает какое-нибудь, как мой дедушка?
Я уныло смотрел на мой неподвижный поплавок, и вдруг над головами у нас загрохотало, зашумело, загудело, затряслось. От страха я зажмурился и изо всех сил дернул удочку. Мне показалось, что мост вместе с поездом сейчас обрушатся прямо на нас. Но нет, поезд благополучно умчался, и все тише слышалось издали: «Тиги-динь-динь, тиги-динь-динь…» Я открыл один глаз и глянул на поплавок. Его не было. Нигде не было. Как в воду канул. И тут что-то холодное и мокрое шлепнуло меня по лодыжке. Я вскрикнул и отскочил в сторону. Живая черная большеголовая рыбка трепыхалась на песке — настоящий черноморский бычок! Не бычок даже, а целый бык! Прямо не верилось, что это я поймал его.
— С почином, — похвалил Иван Кириллович. — Вот это рыбак!
Счастливый, стоял я на берегу, снова закинув удочку в море. Стоял и терпеливо ждал, скоро ли на мосту покажется следующий поезд, — тогда-то я наверняка поймаю второго бычка.
Возвращались мы уже в сумерки. Кукан с уловом Иван Кириллович доверил нести мне. Что бы вы теперь сказали, пацаны Цыгании? Я смотрел на небо, где копошились первые звездочки, будто крошечные желтые цыплята. Влажный ветерок с моря лизал меня в губы, как собачка Пуфик. Чем ближе мы подходили к дому, тем быстрее меня покидала радость. Я тяжело вздыхал, представляя, как встретит меня дядя Изя.
— Обойдется, малый, — утешал Иван Кириллович.
Обошлось или не обошлось, я уже не помню, да это и неважно. А вот первого бычка и желтые звезды, и легкий вечерний ветерок я, пока жив, не забуду.
Две недели пролетели как один день. Кажется, только вчера мы искали крышу над головой, а сегодня уже собираемся уезжать. В последний раз мы отправились с дядей Изей на пляж, но уже не загорать и купаться, а прощаться с Черным морем. Теперь я точно знаю, почему оно так называется: все люди, большие и маленькие, побывав здесь, уезжают черными, как негры.
Мы стояли у самой воды. Дядя Изя вытащил из кармана монету и сказал:
— Брось… брось ее в море, да подальше.
— Зачем? — удивился я.
— Чтобы мы с тобой когда-нибудь вернулись сюда…
Я вспомнил, дядя Изя! Мальчик из моего детства напомнил мне: ты навсегда остался мне должен возвращение к Черному морю, к той сторонке под небом, где еще недавно тебе и мне улыбались одни и те же звезды…
Чуть слышно скрипит дверца, и на чердаке появляется наш кот Казак… пришел, наверное, на охоту. Только его охота не совсем по душе мне: если Казак переловит всех мышей, я рискую остаться без зубов. Вы спросите, может быть: при чем тут мыши? Очень даже при чем. На днях у меня выпали сразу два нижних зуба. Я побежал к бабушке и спросил, что делать с ними.
— Как что? — удивилась она. — Забрось на чердак и скажи: «Мышки-мышки, возьмите мои простые зубки, а отдайте железные!»
Я так и сделал. Теперь понимаете, почему меня беспокоит появление Казака на чердаке?
Вообще-то он неплохой кот. Он очень красиво мурлычет, а когда умывается, я даже готов его расцеловать, потому что он не просто умывается, а намывает гостей. Я люблю гостей: как только они приходят, можно с легким сердцем смыться из дому — никто не хватится. Про меня забывают, и я болтаюсь на улице до позднего вечера.
Летом у нас гостит дядя Иося. Он живет на Урале, в Орске, куда, говорит бабушка, его забросила война. Дядю Иосю у нас дома зовут Иося-Вороно́й. Лицо у него смуглое, волосы — чернее воронова крыла. Работает дядя Иося на металлургическом комбинате, который, как он утверждает, равен по величине половине Бельц. Тут, я думаю, дядю Иосю заносит: разве можно сравнивать какой-то там комбинат с нашим огромным городом?
Когда дядя Иося живет у нас, он старается говорить только по-еврейски, но надо быть железным, чтобы слушать его и не лопнуть со смеху.
— Что тебе так весело? — сердится дедушка. — Человек забыл родной язык. Плакать надо, а не смеяться.
Интересно, как это можно забыть родной язык? Так не бывает.
Обычно дядя Иося приезжает либо один, либо с моей