Стажер - Лазарь Викторович Карелин

— Мне бы такую в мою комнату, — сказал Саша.

— Что ж… — Александр Александрович проследил, куда смотрел Саша. — Сам и отпечатаешь. Вот только бы негатив найти. Ну, вставил кассету? Так. Теперь погляди, не сполз ли я куда в сторону, не сдвинул ли голову. Пошути, пошути со мной, чтобы я хмыкнул хоть.

— Дядя Саня, а ты чертовски похож на эдакого заморского дядюшку-миллионера, каких в фильмах показывают, — сказал Саша. — Джентльмен с пухлой чековой книжкой.

— Да ну?! — самодовольно хмыкнул Александр Александрович.

И тут Саша спустил затвор.

— Готово!

— Молодец, подловил! Так и действуй. — Александр Александрович поднялся со стула и подошел к племяннику, на ходу добывая из кармана замшевой своей куртки большой, набитый бумажник. — Миллионер, говоришь? Где нам. — Он подкинул на ладони бумажник, раскрыл его. — На-ка, Саш, держи. — И вынул из бумажника маленькую прямоугольную пачку белых карточек.

— Что это?

— Мои визитные карточки. На первое время будут твоими. Инициалы у нас совпадают, фамилия одна, а все прочее — дело наживное. — Он прочел: «А. А. Трофимов. Лауреат фотоконкурсов. Художественное фотоателье…» — Он повел рукой. — Ну и адрес и телефон сей обители.

— Лауреат фотоконкурсов? — переспросил Саша.

— И многих, Саша, многих, включая и зарубежные.

— Так это ты, дядя Саня, а не я.

— Пустое! Фотограф по вызовам должен работать в темпе. Снял, сунул визитную карточку, и привет! А клиенту важно знать, что его мастер снимает, — вот этот самый лауреат. Клиент тогда и побольше карточек закажет, и поменьше капризничать будет. Бери, Саша.

Саша взял карточки, вгляделся в замысловатую вязь вытесненных на них букв.

— Так прямо и вручать от своего имени? — спросил он.

— Так прямо и вручай. Будет время, и второй А. А. Трофимов станет лауреатом. Дерзнем, Сашок, а?

— Дерзнем!

Звякнул медный колокольчик над дверью, будто передразнив, будто повторив голосом старого попугая Сашино «дерзнем», и в ателье ступил вчерашний «римлянин» в черном жарком костюме.

— Александр Александрович, снимаете? — спросил «римлянин». — Я уж решил сутки потерять, но вас дождаться. Все-таки… Для заграничного паспорта… Тут мастер нужен.

— Думаешь, визу не поставят, если ты им красавчиком не покажешься?

— Все-таки…

— Ну, садись, путешественник. Вот, Саша, гляди: обитатель нашей Домниковки через месяц-другой будет гулять по Риму. Впечатляет?

— И по Флоренции, и по Венеции, — сказал «римлянин», усаживаясь на стул.

— По Венеции, дружок, ты и походишь, и поплаваешь. В гондолах. Слыхал про гондолы?

— А как же! По Гранд каналу. Там еще Дворец дожей, собор святого Марка. Почитываю, готовлюсь. Александр Александрович, кстати, что это означает, слово это — перфаворе? Вы вчера обмолвились.

— Что? — Александр Александрович подошел к аппарату. — А вот, перфаворе, не ерзай на стуле, — Александр Александрович вынул из аппарата Сашину кассету, почти не взглянув, навел на резкость, вставил в аппарат новую кассету, приготовил ее, взялся за тросил затвора. Он действовал быстро, ловко, руки у него порхали, как у фокусника. — Перфаворе, замри. Снимаю! — Он спустил затвор. — Ну, понял, что означает сие слово?

— Понял… — неуверенно ответил «римлянин», сползая со стула. — Фу, жарища какая! — Он снял пиджак. — Вроде как обращение, да? Вроде как ваше превосходительство? У них там принято еще…

— Да нет, голова! — рассмеялся Александр Александрович, мстительно вспомнив, что этот человек ему все утро вчера омрачил. — Экий ты недогадливый. Перфаворе — это всего лишь пожалуйста. Гони-ка, перфаворе, мне пятерку за срочность.

Выпроводив «римлянина», оказав ему все же уважение, как местному жителю, а потому проводив до дверей и отворив ему оные, колокольчиком ему звякнув, Александр Александрович долго похмыкивал, крутил головой. Надо же! Ведь надо же! Такую досаду, такую боль вчера перенес из-за этого вот «перфаворе». Александр Александрович поискал в себе эту вчерашнюю боль. Где-то она все же угнездилась в нем, пошевеливалась все же. Но едва-едва, ее можно было не замечать. А все потому, что племянник дорогой с ним сейчас рядом? Что цель вдруг нашлась? Продолжатель, так сказать, дел твоих объявился? А все поэтому. Вон стоит, высокий да стройный, вон он, Трофимов Второй, Саша, Александр, Александр Андреевич. Стоит, оглядывается, обвыкает.

— Не страшись, милый! — вслух подумал-сказал Александр Александрович. — Выведу тебя на дорогу, выведу!

— Ты о чем, дядя Саня? — не понял Саша.

— Да так, вслух подумалось. Всё о тебе, о тебе мои мысли, Саша. Не страшись, говорю.

— А я и не страшусь.

— Вот что, ты тут побудь, подежурь за меня, сними, если кто заявится, а я по твоим делам отлучусь. Оформлять тебя надо, машину надо оплатить. Дел много, как видишь. — Говоря это, Александр Александрович принялся готовить для Саши его рабочее место. Кассеты на полке уложил. — Здесь, которые в работу, а вот тут ставь отснятые. — Он выложил на стол квитанционную книжку. — Квитанции не забывай выписывать. Шесть на девять — трояк, десять на пятнадцать — пятерка. На документы не снимай, запутаешься с кассетами. Квитанции все под копирочку. Фамилия, размер, сколько отпечатков. Словом, нехитрая наука.

— Но я же и снимать-то как следует не умею! — не на шутку испугался Саша.

— Не беда! Не выйдет, я пересниму. Брак и у мастеров случается. Главное, держись смело. На парашюте прыгал, ужли какую-нибудь бабешку убоишься снять? Командуй ими, поворачивай, свет не забывай включать. Вот щиток — жми на все клавиши. Разумеется, если сообразишь, как надо, я только рад буду. А нет, на первый раз простительно. Пошел! — В дверях Александр Александрович обернулся, подмигнул Саше: — Может, никто и не придет. Улица-то почти вся снесена, перегорожена.

Медный колокольчик над дверью, хоть стар был, запылен, устал звякать-то, но для хозяина все же собрался с силами и звякнул-зазвенел, приветствуя его и провожая.

Саша остался один. Он прошелся по ателье, останавливаясь перед портретами, вглядываясь в эти подправленные лица.

А портреты вглядывались в него. Кто на ручку опершись, кто палец уперев в подбородок. Вглядывались — дамы, кокетничая, мужчины не без манерности. Они занялись им, они, казалось, размышляли о нем. Собеседники? Сотоварищи? Нет, с ними сразу стало скучно. Не свои у них были лица, заретушированные, со скрытой сутью. С такими словом не перемолвишься, не прочтешь в глазах отклик.

А отец, когда Саша подошел к нему, когда всмотрелся в его вольнолюбивое лицо, был далек от сих мест. Он там был, у реки, под небом, он с тем был Сашкой, что сидел у него на плече. Оба они были здесь и не здесь, с ними тоже