Улица Космонавтов - Роман Валерьевич Михайлов

— Ну со ту? (типа, что ты?)

Он отвечал:

— И-и-и-и-и…

Складывалось потрясающее общение. Можно было истолковывать концепции на уровне обнаженных эмоций, используя не слова, а звуки типа и-и-и-и, у-у-у-у, ы-ы-ы-ы.

— Как, колишься?

— Э-э-э, не, отвечаю.

— А братья сказали, что колишься.

— Э-э-э, не, отвечаю, только позавчера…

Правильное свершилось, когда мы пошли на озеро с Эдуардусом и Душманом, и омыли друг другу ноги. Мы просто посмотрели на воду, друг на друга, и осознали, что сделали что-то необъяснимо большое.

11. Мост в Аллахабаде.

Мы стояли на мосте Шастри, соединяющим далекие берега. Зима под ним заполняется множеством палаток, тысячами, десятками тысяч. Люди приходят с планами принять омовение в Сангаме — на месте смешения вод Ганги и Ямуны. Серая и зеленая воды смешиваются, и к ним добавляется вода невидимой реки Сарасвати. Первая драма бытия посвящена пахтанию молочного океана. Девы и асуры занимались пахтаньем молочного океана и планировали разделить нектар бессмертия — амриту. Индуистская мифология имеет ключи, разделение амриты — один из этих ключей. Девы спрятали нектар бессмертия в четырех местах, и в каждом из них пролили по капле. Одно из этих мест — здесь, под мостом.

— Я уже двенадцатый раз в Индии. Приезжаю сюда каждый год, работаю.

— А ты возвращаешься в места детства? Или уже в Индии больше времени проводишь?

— Возвращаюсь. Но сейчас там все другое. Сейчас в каждом доме нашего городка сидит героиновая хата. Собираются худые люди, варят черный суп, едят его. Без страсти, без ненависти, тихо, вязко. Однажды Эдуардус попал в такую хату. Ширнулся. Был неопределенный передоз. Его прибило к стене с открытым ртом. Когда он вернулся и рассказал, что там было… это был просто ад. Всякое желание бахнуться испарилось. Знаешь, перед тем как ехать сюда, я встретился со странным человеком. Он настоятельно рекомендовал отправиться в Мирзапур. Объяснил, что там нужно сесть около одного храма, что подойдут местные жрецы и пригласят.

Можно я закрою глаза и представлю картину далекого сюра. Жрецы пригласили в тайную комнату, сдернули шторку, а там… город. Ход в другую реальность, в улицы и дома со сложными окнами, в жизнь людей высшего общества — страшных и неожиданных.

Это аристократ, в ярких одеждах, мудрый, строгий.

— Очень мало кто задумывается о глубинных источниках драмы, увы. Увы. Люди превращаются в перекатывающиеся яйца, в инертные массы. О, драма! Десять видов драм, четких схем, способных преобразовывать мир. Но мы рады, что нашли вас. Наконец появился человек, способный поставить на нашей сцене любовную драму, все по школе, по строгим канонам. Сами понимаете, задача трудная, но интересная. И благодарность будет. Возможно, вас удивит. Если постановка будет принята нашими аристократами, вы будете представлены при дворе, сможете общаться с принцессами, наслаждаться их обществом, будете введены в круг консультантов при правительстве.

— А если не справлюсь?

— Сами понимаете, дело серьезное. Если не справитесь, то вас придется раздеть, надеть на вас цепь и провести с позором по улицам города. Жители будут плевать, поливать вас испражнениями. Плохие перспективы, в общем. Лучше справиться. Мы предоставляем вам все условия для работы, замечательных актеров.

Тут появляется Собака и раскрывает все с другой стороны.

— Ты не понимаешь концепции постановки. Тебе будут рукоплескать, весь аристократический совет встанет в слезах, в радости. Ты будешь сиять от счастья на сцене, вместе с актерами. Это была замечательная постановка! И тут тебе объявят, что ты не справился с постановкой, что аристократы признали ее неполной. И для полноты тебя разденут, посадят на цепь, и поведут по улицам. Те зрители, которые только что рукоплескали твоей постановке, будут выливать на тебя испражнения. Это же общество извращенцев. Это они делают спектакль, для единственного зрителя — тебя. Они смотрят, какие чувства в тебе возникают, пробуждают скрытые эмоции.

Сейчас соберутся актеры и я смогу к ним обратиться. Мирзапур, рядом здесь бихарские просторы, а дальше — Бирбхум — земля героев.

— Помните, жил Рамананда Рай. У него были две деваканьи, храмовые танцовщицы, прекрасные девушки. Он покрывал их красивые тела маслами, изысканно украшал их, слушал их песни и смотрел их танцы, не прикасаясь к ним, как к женщинам. Чакра-пуджа с раздачей внутренних украшений. Как же чудесно! Это будут ласковые озера, домики с яркими алтарями, и все это будет жить! Не тупо стоять, а жить! Давайте теперь делать спектакль.

1. Человек сидит в черной ванне и кушает черный суп. Это хозяин нарко-притона.

2. У него проступали на лбу даже внутренние соки, а прыщи казались жидкими, плавающими вниз-вверх.

3. Чука стоит у больничного окна, смотрит на холодную жизнь, на обычные детали. Его бытие далеко не разбросано, как у многих. Оно сжато по палатам, по годовым черствым опытам и зноям, по скрипам зубов под одеялом. Небо начинает меняться. А Чука знает небо за окном, знает до деталей, до кишок. Оно меняется так сложно, как не менялось никогда. Чука отбегает от окна, прячется под одеялом. А небесные облака принимают женские формы, собирают рассыпанные символы и знаки в себе, приближаются к больничному окно и… а-а-а-а-а-а… врываются в палату. Дальше — страшная эротика, без глянцевых украшений, все на гране обнаженных нервов.

4. Дождь падает на больницу не так, как на другие места. Он замедляется перед прикосновением, прислушивается. Отчего же он прислушивается? Да оттого, что и к нему прислушиваются белые голуби, души чистые. А, прикоснувшись, течет с близким криком а-а-а-а-а, как и души текут.

Одной ночью проснулся от собственного крика. Крик во сне тяжелый, как в тесте, еле проникающий наружу. Бывает, кричишь там, и вроде громко, а снаружи это — лишь завывания. Одно время вообще забыл, как засыпать. Раньше это проходило легко: как только оказывался в состоянии уюта, как только телу и уму не хотелось совершать движений — сон сам накрывал. А те ночи явили собой настоящие сражения за покой и тишину в теле. «Сон случается, а не достигается»

— твердил себе долго долго, пока не осознавал, что уже три часа ночи, и лучше встать и заняться делом. Обычная проблема нервно больных — не стоит обращать внимания…

Пусть здесь будет тайна. Крик пришел той ночью в странном месте. Будто была комната, а в ней сугроб, прямо снежная улица в комнате, но со скрытой жизнью. И жизнь там, за сугробом, осознается, но не