Суп без фрикаделек - Татьяна Леонтьева

Может, дело в алкоголе? Я представляла, как пью запоем, а потом меня выгоняют из дому. Друзья и знакомые отворачиваются, потому что от меня разит перегаром и одежда моя неопрятна. Я хочу есть и отправляюсь на Сенную площадь, выглядывая на лавках объедки. А потом пустые бутылки. И иду к Инге в приёмку. Десять рублей – хватит на стеклоочиститель. А потом – всё. Потом я перестаю чувствовать сладковатый запах, который исходит от моего тела. Я не вижу зеркал и не смотрюсь в витрины, я только на ощупь могу понять, каким опухшим и обветренным сделалось моё лицо. Но я не достаю рук из карманов, потому что холодно, холодно, холодно, и наконец меня занимают только три мысли: греться, есть и пить. Пить, чтобы оставались только эти три простые мысли.

Я ездила к детям. Мы пристраивали на гору подушек панель от стола, Санька с Игорьком с визгом съезжали и прыгали вокруг нашей горки. Потом я рисовала им картинки, а они их старательно раскрашивали. К приходу Марты мы устраивали выставку на холодильнике, прикрепив рисунки магнитами.

Я возвращалась домой и видела всё ту же сцену: Инга, пиво, Паша с Маришей. Миша спит. Однажды я застала Маришу у плиты. Она варила суп из овощей.

– Суп? – спросила я. – А откуда деньги взяли?

К тому моменту деньги у всех уже кончились, пиво тоже, и Паша с Маришей пили стеклоочиститель.

– Датам… – ответила Мариша. – Возле магазина выбрасывают овощи. Нет, они не испорченные, так только, немножко отрезать… Будешь?

Господи, думала я. Мой муж алкоголик. Я работаю няней. У меня на кухне бомжи варят суп из протухших овощей.

Когда Миша наконец протрезвел, он долго хмурился, потирал переносицу, прочищал горло и однажды всё-таки сказал:

– Ребят… Сегодня посидеть не получится… Таньке заниматься надо…

– Да мы всё понимаем, – протянули Паша с Маришей и понуро засобирались.

– Да я сам пятнадцать лет жил на улице… – приговаривал Миша.

На улице холодало.

После того как гости наконец ушли, у меня стали чесаться ноги. Это блохи, подумала я, или даже вши. Мой муж алкоголик, бомжи пьют стеклоочиститель, мы завшивели, а я работаю няней.

– Миша, мне кажется, у нас вши. – Я изнемогала от зуда.

У Миши ничего не чесалось, и он говорил:

– Это у тебя нервное. Выпей на ночь валерьянки.

– Я схожу в КВД, – заявила я.

– Ни в какой КВД ты не пойдёшь, – отрезал Миша.

Я представила, как проходит день-другой, я обедаю с детьми, катаюсь с горки, украдкой чешусь, а потом мне звонит Марта и говорит: «Ты пока не приходи, у нас карантин. Санька с Игорьком где-то подцепили вшей. Ох уже мне эти садики…»

Я сама позвонила Марте и сказала, что заболела. И отправилась в КВД.

– Раздевайтесь, – сказала врач. – На что жалуетесь?

– Да вот чешусь вся, вроде как блохи, но никого не видно… – Я зябко ёжилась от холода и стыда.

Врач нашла у меня паразитов всех мастей: платяных, нательных, бельевых и даже лобковых.

Я принесла Мише стопку рецептов.

– Вот, – сказала, – вот до чего доводят нервы.

Я искупалась в какой-то дустовой отраве, а Мишу побрила налысо.

И вскоре поехала к детям.

Уже подступала зима, незаметно протекли полгода, и Миша то и дело говорил: «Хватит тебе ездить к этим Евдокимовым, нашла тоже чем заниматься. И так проживём…» Но я плохо себе это представляла – как мы проживём без Евдокимовых. «Мне у них нравится! – заявляла я. – У них настоящая семья». «Видел я эту семью, – ворчал Миша. – Марта дома не бывает, а Евдокимов вкалывает как лось». «Она тоже работает!» «Выёбывается она больше, чем работает!» Такие разговоры у нас обычно заканчивались не очень хорошо. Впрочем, Миша иногда вставал на сторону Марты и говорил, что она, конечно, сама виновата, но Евдокимов иногда перегибает палку и ругает её прямо при гостях. Я такого своими глазами никогда не видела и потому Мише не верила.

Однажды мы с Игорьком и Санькой припозднились на прогулке. Скверик находился в двух шагах от дома. Уже темнело, но мальчишки никак не хотели бросить мяч и угомониться. В стороне курили какие-то парни. Вдруг один направился к нам и спросил:

– Который час?

Я достала из кармана телефон, зажгла экранчик и ответила. Сунула мобильник обратно. Парень отошёл к друзьям, а вернулся уже с ними. Зашёл сзади, закрыл мне рот ладонью и спросил товарища:

– Ты перец взял?

Я оцепенела от ужаса и не могла ни пошевелиться, ни закричать. Мне и рот зажимать не надо было, я просто превратилась в столб. Я только думала: «Сейчас меня будут насиловать и убивать прямо при детях. Сыпанут мне в глаза перцу, а потом будут насиловать и убивать. Прямо при детях».

Дети выронили мяч и стояли открыв рот. Наконец Игорёк заревел.

Парни отпустили меня и скрылись в темноте. Ко мне вернулся дар речи. Я всё ещё не могла понять, откуда пришло спасение; я схватила Саньку за шиворот и просто перекинула через ограду. Подсадила Игорька. Даже перебросила мяч. И мы, крича от страха, побежали домой как оголтелые.

Сердце у меня колотилось, дети ревели. В конце концов мы успокоились, я уложила их спать и почитала книжку. В этот вечер Марта задерживалась.

Я сунула руку в карман и даже рассмеялась. Там не оказалось телефона. Им всего-то и нужно было, что телефон. Они вытащили из кармана телефон, они не собирались меня убивать и насиловать прямо при детях!

Я с ужасом ждала Марту. Ведь я не оправдала доверия, господи, что она скажет?

Марта поставила в прихожей сумки, выслушала меня и воскликнула:

– Черт побери! А я в это время сидела в театре!

Мы покурили на кухне, я тряслась и умоляла меня простить. Но Марта твердила:

– Да это я виновата. А как у вас с Мишей? Знаешь, всё это ненадолго, помяни мои слова. У меня первый муж тоже такой был…

– Но теперь-то Евдокимов? За ним-то ты как за каменной стеной?

– Теперь да, – отвечала Марта. – А ты подумай.

Я думала всю дорогу домой. Когда я открыла дверь, Миша посмотрел недобро.

– И где тебя всё это время носило? – спросил он.

Я рассказала об ограблении.

Миша долго кричал, что больше не пустит меня к детям, что Марта бегает по театрам, а его жена должна сидеть с чужими детьми… Что он давно говорил: добром это не кончится. «Вообще-то мне за это деньги платят!» – кричала я.

А после