Суп без фрикаделек - Татьяна Леонтьева

К нам всё так же заходила Инга. Рассказывала, что Паша с Маришей уехали куда-то в Купчино и больше о них ничего не известно.

Через два года мы с Мишей развелись.

А через пять лет развелись Евдокимовы.

Провожающие, выйти из вагона!

Я вытираю голову полотенцем и вздрагиваю от телефонного звонка. Это Миша, мой бывший муж. Чего ему опять надо? Зажимаю телефон плечом и спешу по коммунальному коридору к себе в комнату.

– Ты это, – бубнит Миша, – позвони Инге. У неё мама умерла.

Вот черт побери. И это в новогодние праздники!

Хожу по комнате туда-сюда и заставляю себя позвонить. Когда у кого-то случается несчастье, сразу чувствуешь себя виноватым. Что у тебя мама жива-здорова. И даже папа жив-здоров. Вот я наберу номер и что скажу? Прими мои соболезнования?

Набираю номер:

– Инга. Мне Миша сказал. Я чем-то могу помочь?

– А чем тут, Танюш, поможешь-то?

– Ну… деньгами, например?

Инга – Мишина соседка. Инга слушает Киркорова и Диму Билана, Миша слушает Андрея Миронова и «Кинг Кримзон». Миша на досуге сочиняет песни и читает Достоевского по сто сорок первому разу, Инга решает сканворды и играет в тетрис. Правда, оба они любят смотреть телевизор, особенно футбол. И оба не дураки выпить. На этой почве и сошлись как-то, выйдя покурить на общую лестничную площадку. За годы соседства оба изрядно устали друг от друга, но составили очень прочный тандем. Хотя оба постоянно твердят: «Инга меня достала», «Орлов – заебал».

Мише не на что пить, а Инге не с кем. Миша не работает, а Инга работает: кондитером, приёмщицей стеклотары, охранницей. Инга всегда принесёт голодному Мише котлет или супчик, притащит магнитофон, и после третьей банки они сговорятся на Глюкозе, как следует поспорив о Билане и Миронове. Принесёт напитков, даст денег в долг. Ну это только так говорится – в долг, если бы Миша вдруг отдал все долги, Инга бы немедленно улетела на какой-нибудь турецкий берег.

В этих домах некогда квартировали солдаты. Потом казармы превратили в коммуналки. А в Мишиной квартирке ютился дворник. Но, наверное, уже после солдат, в советское время. От Ингиной комнаты Мишу отделяет малоубедительная стена. С его стороны на стену налеплен кафель. Там уборная и душ. Вода стекает в отверстие в полу, просачиваясь на Ингину сторону. Инга говорит: «Когда Орлов идёт в душ, я чувствую запах шампуня. А когда Орлов идёт в сортир…»

Не видя друг друга неделями, они конспектируют события потусторонней жизни. Сколько раз Миша уходил в запой и стучал кулаками в стену. Какими матерными словами ругалась на Ингу мама и сколько раз после этого хлопала дверь подъезда.

Я жила с Мишей, а Инга жила с мамой и маминым Колей – невнятным тщедушным и беззубым мужичком. В крошечной комнатёнке. Отгороженная от их семейной жизни только старым сервантом.

На стене висели календари с пейзажами и постеры из журналов. Холодильник был покрыт наклейками от жвачек. Кровати застилались старенькими покрывалами. Отовсюду выглядывали куклы и мягкие игрушки. Сервант с аляповатыми детективами украшала фотография в рамочке: молодая сияющая мама держит за руку пятилетнюю пухленькую Ингу.

Угол комнаты был отгорожен доской, за которой шуршал кролик. Нет, Инга не сама его завела. Кролика подарил Федька Евтюхин, друг Ингиной юности. Я никогда не понимала, как можно подарить животное на день рождения. Это же всё равно что ребёнка подбросить. Кролик был ангорский, почти слепой и совершенно беспомощный. Инга не особенно обрадовалась подарку, но отнеслась к нему со всей ответственностью. Стригла его, кормила и иногда приносила к нам прогуляться по дивану. Кролик дрожал от страха, и тогда Инга прятала его на груди.

У Ингиной мамы была внешность состарившейся девочки. Волосы в хвостик, птичий носик. Худенькая как ребёнок. Инга, напротив, с каждым годом покупала всё более просторные кофты.

Мне казалось, что она наращивает защитные слои. Фигура её становилась всё массивнее и крепче, и, будь я местным хулиганом, я бы не решилась подойти к Инге на улице и сказать что-нибудь вроде: «Эй, чувиха, закурить не найдётся?» Смотрела она обычно исподлобья, как бы не ожидая от собеседника ничего хорошего.

Я пыталась Ингу радовать. Вообще ей было сложно угодить. Если я дарила ей на день рождения гель для душа, оказывалось, что она не пользуется гелем для душа. Если дарила фотоальбом – оказывалось, что фотографий набирается только на половину и альбом вроде как ни к чему. Когда Инге исполнилось тридцать, мы решили устроить ей сюрприз. Купили тридцать воздушных шариков. Миша надувал, а я завязывала хвостики. Потом тайком перенесли к ней в комнату, пока Инга была на работе. Представляете, вы приходите домой после ночной смены, а там тридцать воздушных шариков! Мы с Мишей потирали руки и предвкушали успех нашей затеи. Я даже подпрыгивала от нетерпения. Вечером зашла Инга и сказала с порога:

– Вы головой-то подумали? У нас там теперь негде развернуться.

Я пыталась с Ингой дружить. Иногда после того, как за стенкой стихали крики, она приходила в мрачном расположении духа. И я старалась её утешать. Я говорила:

– Ну, так же не будет вечно. У тебя кто-то появится – и ты переедешь.

Инга тогда смотрела на меня с жалостью и отвечала:

– Ты, Танюш, ещё молодая и пороху не нюхала. Им всем одного надо. Так что знаю я эти «появится». Спасибо, проходили, больше не хочется.

Я не сдавалась:

– В конце концов, если так сложно, ты можешь снять квартиру или комнату, и будешь сама себе хозяйка.

Инга не понимала.

– Так это ж мой дом, – говорила она. – Куда я из дому-то пойду?

Когда у меня заканчивались слова, я пыталась её приобнять. Инга всегда сбрасывала мою руку и говорила:

– Вот только жалеть меня не надо, ясно? – И передёргивала плечами.

Однажды у нас гостила Светка Бабурина. Инга настороженно относилась к нашим гостям. Обычно молчала и глядела исподлобья, мерила взглядом. В этот вечер за стеной не затихали крики, Инга уходила, возвращалась, опять уходила и опять возвращалась и в конце концов расплакалась.

Вы не представляете, – всхлипывала Инга, – что она мне говорит… Да что я ей сделала такого? И этот Коля… Да чтоб они там все…

Она не договорила. Её перебила Бабурина, всплеснув руками:

– Что это за мама такая? Да если бы у