Русский остаток - Людмила Николаевна Разумовская
Она немного постояла на монастырском дворе, каждой клеточкой души и тела впитывая вместе с ранней свежестью утра все его благодатные потоки, и медленно стала подниматься по ступеням наверх.
Она вошла в храм и приложилась к праздничной иконе. С левой стороны уже выстроилась небольшая очередь на исповедь. Милован стоял среди немногочисленных паломников, держа в руках открытый молитвенник, вычитывая, по всей видимости, правило к причастию. Она подошла к очереди и стала в конец. Словно почувствовав ее появление, Милован оглянулся, в ответ ему она приветливо улыбнулась.
– Доброе утро, – зашептал он, подходя к ней, – все хорошо?
Галина кивнула.
– Я выяснил насчет вашего художника, – снова зашептал Милован. Его глаза сияли, ему не терпелось ее обрадовать. – Ваш знакомый – это и есть иеромонах Серафим! Я не знал его мирского имени. Он действительно из Москвы и десять лет назад принял постриг, так что это он и есть.
На него укоризненно оглянулись.
– Простите, после поговорим. – И он отошел от нее на свое место.
Ей вдруг стало не хватать воздуха. В виски уже привычно ударила и запульсировала кровь. В глазах потемнело, поплыли разноцветные кружочки. Захотелось прислониться к какой-нибудь опоре. Так вот, оказывается, о каком судьбоносном решении он написал ей в своем последнем письме!..
Она сумела без посторонней помощи выйти из храма. Стала на крыльце, прислонившись к стене, стараясь удержать дыхание. Значит, он где-то сейчас здесь… Придет на службу… Или уже стоит там… Или, может быть, в алтаре… Она ведь никого не разглядывала… Сейчас она его увидит… И он ее увидит… Но… разве это возможно?.. Разве она имеет право нарушить его душевный мир? Смутить его покой?.. Разве она не вызовет своим внезапным появлением бурю ненужных воспоминаний и давно забытых эмоций? Изжитых, быть может, великими аскетическими трудами и подвигами страстей – в мирной, бесстрастной душе монаха?.. Так что же, так и уехать, не встретившись? Не поговорив? Не заглянув друг другу в глаза?.. Нет, нет, она не настолько духовна и великодушна, чтобы уехать, не повидавшись со своей единственной любовью!.. Да и что здесь такого? Почему она думает, что их встреча станет для него искушением? Прошло столько лет! Ничего нельзя изменить. Каждый принял свою судьбу и смирился… Господи, как все странно!..
– Вы здесь? Не хотите исповедоваться? – услышала она рядом с собой голос Милована.
– Нет… Я пока не готова… – с трудом произнесла Галина.
– Я говорил о вас со своим духовником отцом Паисием. Если хотите с ним побеседовать или исповедаться, он может принять вас в два часа.
– Хорошо, Милован… спасибо… – Она взглянула на него, и глаза ее наполнились слезами. – Я постараюсь…
– Что с вами, Галина? – встревоженно спросил Милован.
– Ничего, все в порядке… Простите… Что-то я… Что-то со мной… Я не знаю, как быть! – вдруг воскликнула Галина и залилась слезами. – Я бы очень хотела его увидеть, но… я не знаю, наверное, наверняка этого нельзя, это неполезно, ему, в первую очередь, ведь это искушение! Правда? Вы понимаете?..
– Галина, – мягко сказал Милован, догадываясь о причине ее смятений, – не знаю, огорчу я вас или обрадую, но дело в том, что отца Серафима здесь нет… Он в скиту. И в затворе. Так что…
Ну вот и все. Она почувствовала, как какая-то дверца в ее душе тяжело захлопнулась, стало пусто и холодно, словно померкло внезапно только что немилосердно палившее солнце, но наряду с разочарованием и досадой стало легче дышать. Вот и слава Богу. Господь Сам разрешил ее терзания. Все правильно. Все так и должно быть. Им нельзя увидеться. Теперь уже только на том свете. Если Бог даст. Все хорошо. Все хорошо. Все правильно. Все так и должно. Но… как же это возможно – не увидеться?!
Она вернулась в храм и простояла всю литургию со слезами, молясь об отце Серафиме, о себе, о сыне и благодаря Господа за то, что Он отвел ее и его от этого искушения…
В два часа дня она уже сидела в келье отца Паисия, как обычно, спокойная и трезвая.
– Не угодно ли чайку, Галина Сергеевна? – Морщинки у отца Паисия, как лучики вокруг солнышка, – такое светлое, доброе у него лицо.
– Не беспокойтесь, батюшка. Нас хорошо покормили в трапезной, спасибо.
– Какое ж чай беспокойство? Одно удовольствие… Вот сейчас заварим с травкой да с медком… Больно уж у отца Нектария мед хорош. – Батюшка налил чай и подвинул Галине блюдце с медом. – Не стесняйтесь. За нашим медом со всей Америки приезжают. Ну-с, рассказывайте, как это вы к нам попали?
– Я, батюшка, здесь по приглашению одного университета, читала студентам лекции о русской литературе. А к вам решила заехать, поскольку давно знаю о вашем монастыре, читала и об отце Иоанне (Максимовиче), и о Серафиме (Роузе), о чудотворной Иверской иконе, хранителем которой был приснопамятный Иосиф Муньос… У нас в России очень почитают ваш монастырь и вообще Зарубежную Церковь… Сейчас много говорят о возможном соединении. Не знаю, как вы к этому относитесь, но у нас многие этого хотят.
– Что ж, если Бог попустит… это будет еще один шаг к апостасии, – проговорил он спокойно, глядя на Галину ясными, улыбающимися глазами.
– То есть как? – испугалась Галина. – Вы хотите сказать, что это не поддерживаете?
– Объединяться можно и нужно в истине, Галина Сергеевна. Зарубежная Церковь всегда считала и считает сергианство и экуменизм ересью. Чем опасно сергианство, то есть подчинение Церкви государству? Тем, что все современные государства, теряя свой суверенитет, в большей или меньшей степени служат политической и экономической глобализации власти с подчинением единому мировому правительству. А экуменизм ведет к псевдодуховному объединению всех религий для подчинения в свое время единому главе мирового правительства, который и явится антихристом.
Галина молчала. Кажется, все понятно. Но как же не хочется во все это страшное и неизбежное вникать. Как хочется просто верить, просто ходить в храм, просто молиться, не думая о том, не предаешь ли ты по неразумию, вольно или невольно, Христа? И не примешь ли по неведению или малодушию печати антихриста?..
– Если я правильно понимаю, – медленно начала Галина, – вся ответственность теперь ложится лично на каждого человека? Но ведь мы в большинстве – неофиты, мы вообще только вчера пришли в Церковь, у нас нет ни знания канонов, ни духовного опыта, ни разумения. Как же
