Золотой мальчик - Екатерина Сергеевна Манойло
Следующие пять минут досмотра тянулись очень долго. Витя рассматривал литовский флаг и придумывал, что может означать триколор. Желтый – это золото, зеленый – это военная форма, а красный – это кровь; или желтый – это золото, зеленый – это доллары, а красный – это…
– Ну все, Кот, мы свободны! – радостно объявил отец и выкрикнул в окно: – Висо гяро!
Плюхнулся в водительское кресло. Убрал паспорт под козырек. Шлагбаум перед машиной дернулся и подскочил. Отец заметно повеселел и снова стал похож на самого себя. Даже приобнял Витю, как будто впервые увидел его с того момента, как они выехали от дяди Леши. Витя вспомнил про остатки еды, собранные в дорогу. Пакет и газеты сделались тряпичными, будто впитали в себя влагу литовского утра.
– Оставь это, скоро нормально поедим! – пообещал отец.
Витя согласился, паек выглядел неаппетитно. Он потянулся, почувствовал жжение от скотча. Осторожно коснулся сокровищ. Отец точно прочитал Витины мысли.
– Сейчас отъедем немного и снимем твою ношу.
– Да мне нормально, – Витя пожал плечами и достал-таки печенье из пакета.
Дорога уже успела наскучить, за окном все одно и то же: желтые озера одуванчиков, дикие болота, странные кладбища, где памятники напоминали шахматные фигурки. Интереснее было наблюдать за спящими на обочине фурами, обгоняющими их с отцом желтыми фольксвагенами, грузовыми мерседесами – копиями игрушечных тачек, которые в витринах магазинов обычно стоят на самом видном месте. Интересное началось после въезда в Вильнюс. Появились дорожные знаки, которых Витя никогда прежде не видел. Например, на желтой табличке было изображено что-то похожее на котел под лестницей с длинной стрелкой справа. Витя глянул на отца, тот невозмутимо ехал дальше, и, поскольку знак был перед железнодорожным мостом, Витя решил, что именно об этом он и предупреждает. Под мостом на длинной балке висело огромное железное яблоко, а может, мяч. Точнее Витя не распознал.
Потом они куда-то свернули, видимо, в объезд центра, и за окном замаячили аккуратные двухэтажные домики с чешуйчатыми крышами, словно расчерченными по волнистой линейке. Большое зеленое пятно – зона отдыха, на лужайках развалились люди, как на пляже, они смеялись и выглядели так, будто им не надо на работу или по делам. Папа съехал на обочину, вышел из машины, открыл дверь перед Витей, убедился, что рядом нет зевак, и принялся распутывать клейкую путину, придерживающую слитки золота и песок на Витином теле. Мальчик испытывал тихое удовольствие от того, каким он себя сейчас ощущает: здоровым и сильным. И тоску, что скоро отец передаст золото куда надо.
Следующая остановка была через пару километров, к ним в салон подсели двое. Папа сказал, что это бывшие геологи из Магадана. На лицо один в один лабасы с паспортного контроля, правда, одежда другая: у одного, с волосами цвета сливочного масла, джинсы и джинсовая рубаха, а поверх черная жилетка. На другом, совсем блондинисто-стеклянистом, джинсы и олимпийка, фиолетовая с голубыми и розовыми лампасами. Они по очереди пожали руку отцу и спросили, как все прошло на границе. Папа деловито, как обычно он вел себя в своем киоске, сообщил, что у него все схвачено. Витя потеснился, давая место желтоволосому. У того на улыбчивом лице рябь веснушек, волосы прозрачные, а щетина медная и носик мелкий, как у девчонки.
Отец вел машину аккуратно, будто крался по узким улочкам. Взрослые говорили как бы сразу на нескольких языках. Витя понимал отдельные слова, но все вместе не имело смысла. Он решил не слушать, открыл окно и впустил в салон новые звуки, похожие на крики диковинных птиц. Лабасы замахали руками, точно что-то вспомнили. Веснушчатый, как ни странно, заквакал, и папа еще сбавил скорость. Проспорили еще метров сто и остановились. Витя высунулся из окна, разглядел невзрачную табличку c выцветшей жабой и надписью на литовском. По асфальту было размазано что-то серое и склизкое. Захотелось выйти из машины и рассмотреть. А впереди шевелилась и булькала сплошная масса буро-зеленых лягушек. Подъехать бы поближе. Но папа уже сдал назад, развернулся.
Когда вырулили на центральную улицу, папа сказал, что так до университета дальше, но придется дать кругаля. Витя не слышал ничего раньше про университет, но подумал, что это слово напоминает ему универмаг, а значит, примерно понятно, чего ждать. Машина переваливалась, пробираясь по крупным булыжникам проезжей части. Мимо белой башни, увенчанной железным шилом с худосочным крестом. Мимо трехэтажных нарядных домов и веселых беззаботных людей, одетых как артисты кино. Папа притормаживал у магазинов, вглядывался в высоченные витрины, а Витя гадал, что его там заинтересовало, хочет ли он что-то купить, чтобы перепродать у себя в ларьке, или пытается понять, как устроена здесь торговля. Наверное, второе, потому что у лавки с крупными зачеркнутыми несколько раз ценниками он хмыкнул – мол, интересно, – о чем-то спросил у попутчиков и еще раз хмыкнул, на этот раз уважительно: мое почтение, возьму на заметку.
Университет превзошел все Витины ожидания. Красивый, трехэтажный, арки, золоченные наличники. Стройная башенка, причем на верхнем ярусе круглое маленькое окно, точно морской иллюминатор. Такое показывают в сериалах, которые идут обычно в пять часов вечера. Перед крыльцом прямо посреди брусчатки на небольших квадратиках земли росли молодые деревья в обнимку с аккуратными брусьями. Подумалось о Соне, дядь-Лешиной жене, и ее пугале.
Геологи при виде университета как будто заволновались и затараторили на своем лабасском языке. По-птичьи сорвались с кресел. А папа велел Вите отдать ему ботинки, а самому остаться в машине, навис над ним коршуном и все объяснил. Чтобы продать золото, нужно сначала доказать, что оно настоящее. В этом университете работают всякие исследователи и химики, они проведут экспертизу и дадут заключение. И тогда лабасы расплатятся долларами. А доллары Витя любит, эти красивые бумажки всегда мелькают по телевизору, в фильмах и даже мультиках, что важно – аккуратными рулончиками.
Когда взрослые исчезли за дверьми университета, небо потемнело. Наверное, будет дождь. Нет, точно будет дождь. Не зря Витя видел мертвую лягушку. За время поездки он привык к горячим компрессам, и теперь, без золота, у него в груди разворачивалось беспокойство. Чтобы отвлечься, он в одних носках вышел из машины, отметил, какая чистая здесь брусчатка, на цыпочках прошел к багажнику и выудил пару кроссовок. Расшнуровал, воткнул ноги, завязал на несколько узлов и заправил шнурки под язычок. Бантики он не признавал, хотя они были бы удобнее.
Откуда-то появился мужчина на велосипеде, похожий на почтальона, чуть не сбил суетившегося у машины Витю, вплеснул руками, оторвав их от руля. Велосипед даже не вильнул и гордо поехал дальше. Город звучал незнакомо. Витя прислушался к отголоскам чужого языка, напоминающего множество скачущих деревянных шаров, где-то проныла и успокоилась сирена, уступая колоколам собора и еле слышной музыке, как бы полосатой, похожей на губную гармошку.
Заморосило. Музыка стихла. Наверное, исполнители спрятались от дождя в одном из кафе. Хорошо бы им с папой тоже поесть. Мама говорила, что здесь подают особенный борщ, ярко-розовый и холодный. Хотя Витю, конечно, больше интересовали сладости, творожные пончики например.
Витя отошел от машины и посмотрел внимательно, точно сфотографировал, чтобы потом легко найти это место. Но тут же на его плечо легло что-то тяжелое. Нарисовались довольные, все почему-то красномордые, папка и геологи. Значит, сделке быть, золото чистое, почти без примесей. Как будто могли быть сомнения! Уж Витя-то золото чует. И тут его осенило: в этом красивом здании университета сидит кто-то с такой же тягой к металлу, как у него. Надо бы узнать, как называется эта профессия.
Все забрались обратно в салон. Лабасы вытащили из рюкзаков пачки долларов, отец, не пересчитывая, уложил кирпичики в спортивную сумку.
– Ачу, друзья, – пожал литовские руки и уселся поудобнее, как бы давая понять, что им пора ехать.
– Ики пасиматимо, – отчеканил геолог
