Золотой мальчик - Екатерина Сергеевна Манойло

Ответ мужа Сильва не расслышала. Из уазика полезли мужики – кажется, трое. Все какие-то одичалые, заросшие сивым волосом до самых глаз. Будто из леса вышли. Один зло выплюнул папиросу и наставил на Анатолия охотничий карабин.

– Тикайте, только сына своего отдайте нам, – прохрипел Свирепый.

– Чего? – гаркнул Анатолий. – Вы че, шары с утра пораньше залили и берегов не видите? Пошли на хер отсюда.

– Не отдашь, положим вас тут, а пацана все равно заберем.

Витя, до этого мирно спавший на заднем сиденье, вдруг встрепенулся. Скинул одеяло, подергал ручку двери.

– Ты чего?! Не смей! – испугалась Сильва.

– Мам, там из-за меня сейчас отца убьют, – неожиданно взрослым голосом заявил Витя.

Тут снаружи со стороны донесся утробный рык и машину тряхнуло. От неожиданности мужик, державший Анатолия на прицеле, выронил ружье. Тут же оно косо поползло по дороге, будто щепка по ручью. Свирепый попятился, заозирался, пошире расставляя ноги для устойчивости.

Вдруг Сильве показалось, что дорога, покрытая плохеньким асфальтом, вспучилась, вздыбилась и потекла, будто река во время ледохода. Куски асфальта разъезжались, уазик развернуло, поволокло к обочине, брюхо его словно коснулось темной воды.

Сильва, не помня себя, перебралась на водительское сиденье, просигналила, точно прокричала. Анатолий, балансируя раскинутыми руками, распахнул пассажирскую дверь, плюхнулся.

Сильва рванула рукоятку передачи, промазала, поставила на четвертую, мотор взревел. Она втопила газ и едва не сбила отвалившихся в сторону верзил. Дорога перед ней шла волнами, точно кто-то стягивал с гранитного массива белое покрывало. Качало машинку из стороны в сторону. Руль рвался из рук, но Сильва мчалась вперед, и через некоторое время мир встал на свои места.

Островец,

1999 год

Тхр-р-р-р! Отец ловко работал скотчем. Витя только и успевал, что задирать одежду и крутиться на месте, точно в игре «На золотом крыльце сидели», только без скакалки. Раз! И папа примотал к животу пакетик с золотым песком. Витя сделал оборот на месте, им вдвоем было тесно в туалетной, не слишком опрятной комнатке придорожного бистро: исписанная ручкой и измазанная чем-то жирным, точно копотью, дверь, на место вырванной щеколды наспех прибит хлипкий крючок, на унитазе бачок без крышки, такой ржавый изнутри, какой бывает чайная кружка, если ее не мыть никогда. Витя потрогал свой живот. Пластиковая гладкость насмешила и обрадовала: это же костюм супергероя, защита от пуль и прочих неприятностей. Отец перегрыз скотч, пригладил рваный ошметок к тощему боку, чуть отстранился, будто любуясь своей работой. Теперь надежно. Два! И ниже пупка разместились холодные брусочки размером с шоколадки. Еще несколько таких папа примотал к ногам.

Вите в таком компрессе стало сперва тепло, а затем жарко. Но не так, как в бане или под солнцем, а как бывает, когда после мороза заходишь в теплый дом и пьешь горячий чай с малиновым или смородиновым вареньем. Будто сладкий жар течет по жилам.

– Ты чего такой огненный? – отец приложил ко лбу Вити ладонь и зашипел, одернул, изобразив ожог. – Зря вчера воду из колодца пил, она ледяная.

Витя пожал плечами. С утра у него действительно першило в горле и побаливали мышцы, как после физкультуры. Но кто бы мог подумать – вдруг стало легче. Кто-то дернул дверь и тут же недовольно извинился. На самом деле, слов Витя не разобрал, но так ему показалось. Отец отправил в набитую газетными обрывками урну похудевший скотч и щелбаном выбил крючок. У двери стояла девчонка-пацанка, может, на год постарше Вити. Тонкая, белая вся. Пахла бельем с мороза и чем-то еще приятным. Наверное, иностранка. Отец говорил, что до границы с Литвой километров пятнадцать. Тут же захотелось оправдаться за треск скотча в туалете. Мол, ничего незаконного.

– Эх, Кот! Будешь знать, как жрать все без разбора, – сказал отец почему-то голосом дяди Леши.

Вите шутка не понравилась, он потупил взгляд, надеясь, что девчонка и правда иностранка и ничего не поняла.

Отец рассказал, как все будет. Сначала им нужно пересечь границу.

– Помнишь, Кот, одну мы уже проезжали, белорусскую. Теперь нам в Литву, паспортный контроль проходить будем в Островце.

Витя вдруг испугался, потому что у него-то нет никакого паспорта. Может, надо было самому найти его в коробке из-под маминых сапог? Там все семейные документы хранятся.

За окном тянулись поля, земля – волна за волной. На горизонте лесочки в нежной дымке. Зелень кругом удивительно мягкая, хочется погладить ладонью. Вдали сверкнуло и пропало круглое озерцо. По обе стороны от дороги мусорные баки.

– С бульбашами все просто, – отец отнял руку от руля, откинул козырек, вытянул из-под зажима бордовую корочку и подал не глядя, – из кошеля возьми десять долларов и сунь в паспорт.

Витя засуетился, выполняя папино поручение. Достал из бардачка, где кассеты с песнями, потертый отцовский бумажник, отсчитал две пятерки иностранных денег. На главной странице отцовское фото, а дальше увидел и свое, прочитал: «Платошин Виктор Анатольевич» – тревога улеглась в животе.

– А дальше к лабасам! Те повыеживаются, цену себе понабивают, но пропустят.

Вдалеке из летнего мягкого марева показались две рядом стоящие серые громадины. Витя подумал, что они похожи на толстые пушки. Открыл окно, погрузил руку в теплый ветерок, будто в ручей. Сощурился, приставил понарошку пальцы к толстым башням, воображая, что это регуляторы громкости. Ощутил на кончиках пальцев ребристость их толстых боков.

– Это атомная станция, градирни, – сообщил отец.

Выкрутил на максимум. Показалось, что музыка в салоне, густая, с иностранными словами, и правда зазвучала громче. Впереди на трассе образовалось что-то рыжее. Через две минуты Витя осознал, что это лошадь. Шкура цвета осенней травы лоснится, под ней играют могучие мускулы. Витя впервые видел живого коня. А тащил он громыхающее уродливое деревянное корыто на уставших колесах, похоже, от трактора. В корыто доверху навалено сено, в нем разлеглись два мелких пацанчика, а мужик впереди вяло хлопал вожжами, на что красавец конь внимания не обращал.

Все это долго приближалось, а пронеслось за окном моментально. Витя тоже хотел бы прокатиться в телеге, даже больше, чем на самой лошади. Папа ухмыльнулся в зеркало заднего вида и прибавил скорость.

В машине становилось жарко. Время от времени Витя бросал взгляд на отца, проверяя, не появятся ли признаки волнения на его родном бесстрашном лице. Но спокойные и задумчивые глаза отца тревоги не выдавали. Витя подумал, что сам он выглядит не так уверенно, и представил, как пограничники спрашивают, куда и зачем они едут в Литву, а в руках у них автоматы. И надо отвечать уверенно, не оглядываясь на отца. А если будут обыскивать, общупывать, как в боевиках? Золотые компрессы точно приросли к Вите, и он решил больше не бояться, показать отцу и маме, которая незримо была рядом, что он уже взрослый.

Наконец подкатили к пропускному пункту. Белые будки, шлагбаумы, мужики в зеленой форме. Витя остался в машине. Отец, держа паспорт на отлете, медленно и тяжело вздыхая, как медведь, выполз навстречу белорусскому пограничнику. Несмотря на высокую фуражку с блестящим козырьком, как у фашистских офицеров в кино, и какую-то картофельную крупность лица, тот не выглядел грозным. Он о чем-то спрашивал отца, листал паспорт, закусив кривую дымную папиросу. Потом увалил с папиными документами в будку – такие обычно стоят на железнодорожных переездах. Вернулся через пару минут без папиросы, но со спичкой в зубах.

Когда отец упал за руль, Витя облегченно вздохнул: первый этап позади. Но расслабляться рановато. Он вспоминал тревожные мамины фразы, мол, а если заметят, найдут, заберут Витю, арестуют папу – где их искать?

Медленно доехав до другого шлагбаума, папа не сразу вышел из машины. Прикрыл купюрой в двадцать долларов свое фото в паспорте и протянул документ в открытое окно.

– Лаба дена! – словно волшебное заклинание выкрикнул папа и растянул на лице улыбку, которую мама называла «для особого случая».

– Лаба дена! – вернулось в ответ.

Лабасы, как их называл папа, не были похожи на белорусов. Те пограничники двигались медленно и лениво, им мешали огромные животы, тянувшие к земле. А вот литовцы, поджарые, похожие на состарившихся подростков, скалили зубы