Сипсворт - Саймон Ван Бой

Хелен жует тост. Второй раз за эту неделю она ужинает на кухне.

– Я сыну столько нервов потрепала из-за этой несчастной машины. Как будто он родного отца не хотел знать.

Хелен моет миску. Наливает из-под крана стакан воды и выпивает залпом.

Когда вся посуда, включая кастрюльку, выстроилась сушиться на кухонном полотенце, Хелен отправляется наверх и долго-долго принимает горячую ванну. Она снова в Австралии, перемещается от сцены к сцене, как член съемочной группы по киноплощадке.

– Где бы ты ни был, Дэвид, надеюсь, сможешь простить свою старушку-мать за это безобразие с машиной.

Вспоминает, как он смотрел на нее, когда она бросила ему унизительное обвинение в черствости. Он пытался быть с матерью честным, а она его за это отчитывала.

Уголком полотенца Хелен вытирает глаза.

– Милый мой Дэвид.

Затем, как часто бывает в такие моменты, она слышит голос сына, доносящийся к ней откуда-то издалека, уговаривающий маму простить себя.

За десять минут до начала оперы Хелен спешно ищет что-то в глубине платяного шкафа. Зелено-золотое платье с манжетами на рукавах, плиссированной юбкой и глубоким декольте. Оно давно уже ей не впору, и в зеркале в ванной ее тело выглядит костлявым, усохшим, будто она пережила апокалипсис.

Когда Хелен заходит на кухню, Сипсворт запрыгивает на коробку от пирога. Машет лапками – так дети машут низко летящему самолету.

– Не смейся, – говорит она. – Тебе, может, кажется, что я выгляжу нелепо, но когда-то это платье было на пике моды.

Хелен ощупывает пальцами ткань. Шелк похож на теплое дыхание.

– Почему я его не выбросила перед большим переездом, никогда не пойму.

Она выпивает еще стакан воды, наполнив его в уборной. Включает радио. Оркестр разогревается, а конферансье пока излагает вкратце историю Королевской оперы.

– Пойдем, Сипс… – говорит она, подхватывая коробку. – У меня для тебя сюрприз.

Она несет все аккуратно, не забыв прихватить лимонадную крышечку с водой. Очутившись в аквариуме, он выбирается из коробки, принимается все вокруг обнюхивать, щупая каждый предмет левой или правой лапкой: вдруг где притаилась опасность.

– Такой же, как твой старый дом, только сухой и чистый.

Начинается увертюра, Хелен протягивает его тапок, Сипсворт туда запрыгивает. Она ставит тапок рядом с собой на подушку, и почти весь первый акт мышь вполне умиротворенно там сидит, пока Хелен разъясняет, кто есть кто и почему все смеются – или что за девицу похитили по ошибке придворные герцога.

Во время антракта Хелен относит тапок на кухню и заваривает себе чай. Воду в чайник она наливает в нижней уборной, и с ее губ мелкими цветочками срываются смешки. Раковину-то все равно сначала как следует отдраить придется, думает она, перед тем как снова использовать.

В запасе есть еще пара минут. Хелен отрезает ломтик клубничины и вручает сидящему в тапке Сипсворту:

– Чтобы взбодриться к следующему акту.

Он вертит клубнику в лапах и на глазах у Хелен весь обляпывается красным соком.

– Вряд ли кто шьет оперные перчатки на твой размер.

Перед тем как занавес открывается ко второму акту, Хелен успевает заскочить в уборную за квадратиком туалетной бумаги, чтобы положить его в тапок.

– Если когда-нибудь пойдем с тобой в оперу, – говорит она, – давай возьмем платочек, это как-то элегантнее, чем возиться с рулоном.

Ей представляется, как они сидят вдвоем в великолепной ложе: Сипсворт разглядывает сцену, опираясь на задник своего тапка – не клетчатого, а черного, бархатного. Вокруг сплошь женщины в вечерних платьях, мужчины в черных костюмах и дорогих кожаных ботинках. Каждый шаг по толстому ковру дает ощущение роскоши.

– А вот и Лен, – произносит Хелен вслух. – Вот и мой муж.

Он возвращается из туалета, но забыл, в каком они ряду. Хелен машет ему, и Лен закатывает глаза. Он молод – но молодым не выглядит, потому что всякий раз, когда Хелен его воображает, они оказываются ровесниками.

– Знаешь, что он мне говорил, Сипсворт? Что находиться в опере – все равно что застрять в дурацкой конфетной коробке.

Когда они снова располагаются на диване, Хелен пытается переместить Сипсворта в его новый домик, но он не желает покидать тапок. Однако в последние мгновения «Риголетто» – занавес уже вот-вот опустится – мышь выходит к Хелен из глубины тапка, держа в зубах кусок туалетной бумаги.

Хелен смеется:

– Самый драматичный финал всей итальянской оперы – и ты готов идти спать? Ну точно как Лен. Вы с ним два сапога пара.

Когда последние звуки заключительной арии Джильды выливаются из радиоприемников по всему Соединенному Королевству, Хелен переставляет тапок в аквариум. Все еще не выпуская изо рта бумажку, Сипсворт с усталым видом топает к своей коробке от пирога и исчезает в отверстии входа.

Хелен прикусывает губу.

– Еще будешь другим мышам в приюте рассказывать, как слушал «Риголетто» в Королевской опере, с Эрин Морли в роли Джильды. Этим очень даже можно гордиться.

Поднимаясь по лестнице, Хелен представляет себе людей, расходящихся после спектакля: кто-то неторопливо шагает по мокрым улицам, кто-то садится в такси, кто-то спешит в ярко освещенную пасть подземки.

В кровати мысли Хелен обращаются к Сесилу.

Как протекает его жизнь в магазине, день за днем, день за днем. Как он прячет свое одиночество. И тот разговор, когда мужчина, которого он считал любовью своей жизни, объясняет, что едет в Испанию и не намерен возвращаться.

Жизнь, какой они ее знали вдвоем, закончилась, осталась только память.

Проваливаясь в сон, Хелен видит Сесила у себя в саду.

Жарко, и его рубашка подмышками пропиталась потом. Он подрезает кустарник и болтает с Хелен о том о сем – о цветах, о пчелах, о ветре.

Пятница

27

Наступивший день выдался солнечным, лужицы света по углам дома Хелен смягчают острый морозец поздней осени.

Надев тапочки и завершив утренние ритуалы в ванной, Хелен спускается вниз по скрипучей лестнице – ей интересно, как Сиспворту понравилась первая ночь в новом жилище. Она намерена в самой категоричной форме предупредить Тони, что в приюте Сипсворт должен и дальше жить в аквариуме, иначе другие животные могут причинить ему вред – слишком уж доверчивый у него характер.

В ожидании, пока выпрыгнет тост, она снова думает о Сесиле. А точнее, о том, что можно сделать с ее садиком. Может, не такая уж это и ужасная мысль – немного навести там порядок, подрезать деревья и кусты, чтобы подготовить их к весне.

Включив радио («Реквием» Моцарта), Хелен представляет, как они там