Ступени к чуду - Борис Семенович Сандлер

Прозвище «Лейб-ишак» герой нашего рассказа получил, упаси боже, не за глупость. Просто из всех городских возчиков только Лейб имел осла, а остальные, как водится, держали коней. И не подумайте, что Лейб и его осел ишачили меньше других или что их хлеб был слаще. Зато глупые остроты валились на них мешками. Особенно настырных шутников Лейб осаживал: «Знаешь, какая разница между тобой и моим ишаком?» — «Нет». — «Вот и я тоже не знаю».

А достался ишак Лейбу случайным образом. Вернувшись из эвакуации, Лейб первым делом сколотил двухколесную ручную тележку и, впрягшись в нее, отправился зашибать деньгу: тому привезет мешок «картопли» с базара, другому — тахту с этажеркой. Он сам был и грузчик, и носильщик, и тягловая сила. Вскоре у них с Еией родился третий сын — Ицик: еще один рот, пусть крохотный, но с зубками, которые тоже хотят жевать.

Это только так говорится, что с тяжелым возом ходить легко. На самом деле от такой легкости на ногах вылезают кровавые волдыри. Нужно было покупать лошадь. И вот, отрывая по крохам от себя, от слабогрудой Ени, от малышей, Лейб накопил немного денег и однажды в базарный день сходил на Нижний рынок, куда съезжались продавцы всякой живности из окрестных деревень и где, как говорили в городе, можно было купить по сходной цене любую скотину, даже двуногую. Помесив рыночную грязь и приценившись к лошадкам, Лейб сильно расстроился. Он понял, что его капитала хватит разве что на козу. «Ладно, — утешал он себя, — может, в следующий раз повезет, но когда еще это будет? Зима на носу, надо что-то заготовить, одеть пацанов…» О себе и Ене он уже думать не смел.

Так размышляя, он остановился возле долговязого поджарого молдаванина с овечьей шапкой-кушмой на голове. Собственно, не человек этот привлек внимание Лейба, а маленький ишачок, смирно стоявший рядом с ним и трогательно тершийся мордой о бок хозяина. Глаза ишачка, опушенные мохнатыми ресницами и обведенные белыми кругами, точь-в-точь как у клоуна в цирке, были кротко опущены. В Средней Азии, в том кишлаке, где Лейб спасался со своей семьей, ишаки, понятно, встречались на каждом шагу, но здесь, на севере Молдавии…

— Где ты его взял, домнуле (господин)? — вежливо, по довоенной еще привычке, спросил Лейб.

— Долго рассказывать, — отмахнулся молдаванин. Лейб, видать, не первый обращался к нему с таким вопросом.

— Что же с него можно иметь?

— Молоко и брынзу.

Лейб усмехнулся шутке и просто так, для интереса спросил:

— Сколько ты просишь за этого зверя?

Молдаванин назвал цену и, тряхнув кушмой, добавил:

— Купи, еврей, не прогадаешь. Где ты еще найдешь такого осла?

— И то верно… А не сбавишь? — полюбопытствовал Лейб.

Молдаванин был себе на уме. Они рядились, били по рукам и снова расходились, а Лейб думал про себя: «Неужели и правда купить? Ишак, конечно, не лошадь, но все лучше, чем самому надсаживаться». Короче. Леиб уговорил себя, а заодно и купца. Так ишачок перешел к Лейбу, а Лейб стал «Лейб-ишак».

Справедливости ради заметим, что он таки не прогадал. С ослом зажилось полегче. Если бы еще здоровье… Но здоровья-то и не было. Тем временем отбился от рук Вевка, Нёня чуть не умер от воспаления легких. Еня не вынесла этих несчастий…

Чеботарь Ицик сидел на базаре в своей фанерной будке. На нем, как всегда, был рыжий клеенчатый фартук поверх линялой сиреневой майки. Зажав в коленях стальную лапку, на которую был натянут прохудившийся сапог, он прижимал его распоротый кирзовый нос к своему животу. Сложив щепотью грубые пальцы, он раз за разом извлекал из жестяной круглой коробочки (в ней когда-то бренчали монпансье) жменьку мелких сапожных гвоздиков и живо прибирал их губами. Мерно стучал молоток, и на черном каблуке выстраивались, как дождевые капли, серебряные шляпки гвоздиков. Работа кипела.

Вевка глаз не мог оторвать от рук брата.

— С такими ручками, — сказал он наконец, — воровать одно удовольствие.

Не поднимая головы, Ицик буркнул:

— Опять за деньгами явился? Не дам ни гроша.

Вевка всхлипнул и опустился на низенький стульчик рядом с братом. Вид у него был расстроенный.

— Ай, Иця, Иця. Если бы сюда зашли посторонние люди, они бы подумали, что не одна мама нас родила.

— Маму не трогай, — сумрачно отрезал Ицик, — Ты и Нёнька из нее литрами кровь пили.

— Конечно, — вздохнул Вевка, — зато ты удался, любимчик-мизинчик. Передовик производства… Но не будем выяснять отношения.

И он снова испустил тяжелый вздох.

— Может, ты решил стать порядочным человеком? — Ицик на миг поднял глаза и глянул на Вевку, Словно шилом кольнул. — А может, твои казенные стерлись? Подкинуть подметки, а?

Вевка с ухмылкой обозрел свои грубые башмаки и кротко ответил:

— Нет, браток, мою обувку носить не сносить.

— Еще бы! Ты же больше сидишь, чем ходишь…

Вевка, прицокивая языком, слушал брата и одобрительно кивал. В другой раз, конечно, он бы давно его срезал, но сейчас…

Когда Ицик замолчал, Вевка поднял руку и скорбно, с набежавшей слезой, вымолвил:

— Хватит, Ицик. Не время считаться. Крепись…

Молоток чеботаря повис в воздухе.

— Наш папа… — продолжал Вевка. — Наш дорогой батя…

— Что ты брешешь? Я его час назад видел здесь, возле складов!

Вевка только руками развел.

На сапожном подпиленном столике теснились перед Ициком коробочки с тексом и деревянными шпильками, рашпиль, клещи, обмотанный изолентой нож с блестящим косым лезвием. Там и сям валялись обрезки кожи и обрывки вощеной дратвы. В корзине, стоявшей рядом, громоздились ожидавшие своей очереди сандалеты, грубые женские туфли на низких каблуках, клепаные щегольские бурки со строчными войлочными голенищами…

Ицик поднял глаза на брата и вдруг, по-бабьи заломив руки, стал мучительно долго отлипать от своего сиденья. Перешагивая через столик, он задел его ногой, и весь сапожный припас полетел на пол. Вевка не торопясь запер будку и отправился следом за Ициком.

Потерянный от горя, Ицик взбежал на крыльцо отцовского дома. Его взлохмаченные волосы прядями прилипали к вспотевшему лбу. Он был бледен, и только синие полукружья под глазами выделялись на лице.

Из комнаты навстречу ему выбежал Нёня, средний брат. Раскинув руки, он припял Ицика в объятья.

— Ой, брат, горе нам! Хорошую шутку выкинул батя — оставил нас круглыми сиротами!

— Где он?

— Там, во второй комнате, на диванчике.

Ицик стоял как вкопанный.

— Не