Ступени к чуду - Борис Семенович Сандлер

— И с такой тварью ты водишь дружбу? — брезгливо спросил брата Вевка. — Тайгу буду корчевать, под вышку пойду, но эту паскуду…

Он ловко рванул Джона на себя, ударил его головой об стол и сразу отпустил. Джон, заливаясь юшкой, вслепую махал руками.

— Ты попробуешь мою левую!..

Нёня кинулся к двери.

— Отец, где ты? Они убьют друг друга!

Сквозь пыльное окно сарая и щели узкой двери — ишак еле-еле проходил в нее — пробивались лучи солнца. Крошки половы, маленькие ворсинки весело купались в ярких полосках света. Лейб сидел на колоде и бормотал:

— Ай, Вевка, ай, Нёня — два камня на моем сердце.

Сердце и правда болело, будто его придавили камнями.

Когда маленький Нёня захворал воспалением легких, Еня, жена Лейба, простудилась тоже. Но разве могла она думать о своем здоровье, если умирал сын? Потом ее простуда перешла в астму. Она стала задыхаться, и эти страшные ночные приступы много лет после смерти жены мучили Лейба.

— Ай, Еня, Еня! Не обижайся, но я завидую тебе. Как хорошо, что ты не дожила до этого позора. Знаешь, в последнее время я часто вспоминаю, как мы всей семьёй пошли в цирк: он так и стоит у меня перед глазами. Ведь я верил тогда, что все будет хорошо: дети станут на ноги, выйдут в люди, женятся, и, кто знает, может быть, лет через двадцать я, старый Лейб, со своей старушкой Еней буду вот так же сидеть в приезжем шапито, окруженный со всех сторон внуками. Почему бы и не сбыться этой мечте? Когда живут — доживают. Ай, отцовское счастье!..

Он поднялся и погладил по холке прилегшего ишака.

— Когда отваливаются колеса, падает и воз… Вставай, пойдем работать.

Вдалеке, набирая силу, цирковой оркестр играл польку-бабочку. Солнечные лучи, проникавшие в сарай, переплелись в узкую золотую лестницу, которая вела наверх, к лазурному куполу, и Лейб смело ступил на нее. С улицы слышался чей-то пронзительный крик, но Лейб уже не обращал на него внимания. Он поднимался все выше и выше. Серая спина ишака осталась далёко внизу — маленьким пятнышком, а там, наверху, куда он терпеливо, с остановками, взбирался, уже ждала его Еня с тремя мальчиками — Вевкой, Нёней и Ициком.

Дом с окнами на поляну

Рассказ

Памяти моего учителя С. Гругермана

Глубоко во дворе, окруженном с трех сторон высокой каменной оградой, стоит особняк под зеленой жестяной крышей. То есть особняком он назывался до войны, а теперь это наша начальная школа номер одиннадцать. Я хожу сюда четвертый год. Отсюда вы можете высчитать, что я учусь как раз в четвертом классе.

Школа находится на краю города. Задней, слепой стороной она обращена к меховой фабрике и сползающим к ней улочкам и переулкам. Зато фасад с четырьмя большими светлыми окнами загляделся на веселый ковер поляны, уходящей далеко к белым домикам села, где начинается совсем другой мир.

Когда-то, рассказывают, особняк принадлежал известному в городе богачу Липкису, доброму и щедрому, как сама смерть. Если, случалось, бедняки приходили к нему за пожертвованием, он протягивал им аж две монеты.

— Реб Липкис, — сказал ему как-то один погорелец, — ваш сын дал мне четыре монеты, а вы, такой себе Ротшильд и Бродский, скупитесь…

— У моего сына, — возразил Липкис, — есть, слава богу, богатый отец, а я, к вашему сведению, круглый сирота.

Все это было да сплыло. Богачей теперь нет, все равны!

Семь ступеней, как семь больших точильных брусков, стерлись посередине от сотен ног, взбегающих по ним наверх к массивной темно-вишневой парадной двери. Дверь каждый год перекрашивают, и от этого она становится все тяжелее и толще. Если соскоблить с нёе краску слой за слоем, можно точно определить, сколько поколений учеников перешагнули порог нашей школы.

Но не думайте, что его можно перешагнуть запросто.

На прямоугольном каменном крыльце, у самой двери, стоит, как часовой, тетя Валя — главная (и единственная) уборщица. Прежде чем войти в школу, каждый из нас должен, как лошадь в кузнице, подогнуть ногу и показать тете Вале подошвы своих ботинок. Дело это небыстрое, и на крыльце толпится множество учеников. Они толкаются, отвешивают друг другу тумаки, девчонки визжат и щиплются, и каждый старается опередить других. Осмотрев очередного кандидата, тетя Валя ставит ему свою отметку, но их у нее не пять, а всего две — «хорошо» и «плохо». Если «хорошо» — проходи, если «плохо»— изволь вернуться к длинному корыту с грязной водой, стоящему у крыльца, и вымыть свою обувку до блеска. Те, кому не хочется пачкать руки, пробуют прошмыгнуть под рукой тети Вали, но сразу испытывают на собственной спине прочность ее метлы, с которой она не расстается точно так же, как часовой — с ружьем.

Тетя Валя у нас — не только блюститель чистоты, но и главный хранитель времени. И если в одной руке у нее метла, то в другой — неизменно — медный колокольчик, не большой и не маленький, а как раз такой, чтобы тете Вале удобно было держать его за язык. Когда приходит время звонить, она перехватывает колокольчик за деревянную ручку, и по всем уголкам двора и школы разносится ликующее «дили-дили-дили-динь». Школьный звонок — наша радость и наше горе. На уроках мы ждем его, как чуда, особенно когда приходится стоять у доски и, переминаясь за спиной учителя, с отчаянием вертеть в руке обломок мела, бросать товарищам молящие взгляды, жадно вслушиваться в их шелестящий шепот и. ловить каждый знак, каждый жест, каждую гримасу. Да что толку! Если ты, как говорится, ни в зуб ногой, подсказки — что мертвому припарки. И здесь может спасти только чудо — звонкое чудо тети Валиного колокола. Но не зря говорят, что в старину чудес было невпроворот, как звезд на небе, а сегодня…

На переменах все наоборот. Едва разгуляешься, тете Вале приспичивает долдонить в свою дребезжалку. Она выходит на крыльцо в высоких резиновых ботах и, опершись на метлу, вскидывает над головой правую руку со звонком. Могучая, полногрудая, она напоминает боцмана в юбке, хотя и без усов. В такие минуты даже голос, у колокольчика становится визгливым, пронзительным, терзающим слух — вырвать бы у него язык: пусть не трезвонит когда не надо! И все же… приходится бежать в класс, потому что наш учитель Сатар Федорович ждет звонка на урок с таким же нетерпением, как мы — с урока.

Мы называем его просто — Сатар.