Весна на Луне - Юлия Дмитриевна Кисина

писатели, какие-то черные и древнегреческие. Считалось, что это очень красиво и что у нас все как в древности, то есть развитая цивилизация! А в совсем малюсеньких деревнях стояли памятники великим героям Отечественной войны, которая называлась ВОВ. Приедешь в какую-нибудь деревню — и сразу видишь памятник герою, запечатленному в момент главного события своей жизни — в момент смерти. Фотография в камне! Летит этот герой в преисподнюю, а вокруг ревут снаряды и свистят бомбы — и, конечно же, дым. Но дым в камне не изображался. А вокруг люди гуляют такие довольные, розовощекие, даже девушки гуляют с курсантами. И вообще, поверить в то, что так оно и было, совсем непросто. А туда, куда этот герой летит, мне и самой хочется заглянуть, потому что летит он вперед, в будущее. Или еще были памятники разных тачанок с конями. И рвались эти кони вперед, и был ветер, и гривы их развевались на этом воображаемом ветру. В некоторых деревнях стояли солдаты, которые идут в атаку, например, со штыками. Иногда были солдат и матрос вместе, в обнимку, как муж и жена. А в самых бедных, микроскопических деревушках стояли только отполированные доски, зато из самого настоящего итальянского мрамора, с золотыми буквами, из того самого, из которого высечены все древнегреческие скульптуры. Мрамор этот был страшно дорогой. Привозили его из самой Каррары еще в конце прошлого века помещики-рабовладельцы себе на могилы. Еще были черный мрамор, и гранит, и отечественные уральские глыбы. А еще был мрамор из рейхсканцелярии Гитлера, который вывезли наши победители из освобожденного Берлина.

А дядя Володя — он был очень изобретательный человек, и он придумал с этими памятниками одну невероятную вещь!

В тот вечер, когда произошел этот разговор, он впервые принес камчатского краба! Родители долго прыгали вокруг этого несчастного краба, а мне его было жалко, хотя на вкус он и был очень даже особенный. Мой дядя во всех направлениях отпускал антисоветские шутки, а папа нервничал и ожидал, что сейчас постучат в дверь. И наконец дядя Володя раскрыл свой план:

— Завтра уезжаю в Черниговскую область за мрамором. Собираюсь разобрать самый уродливый на свете памятник героям Великой Отечественной войны. Можно сказать, памятник этот до того уродливый, что герои бы обиделись. Они бы возмутились — за что мы умирали? За это уродство? Мрамор — продам. Будет мрамор — будут омары, будет горбуша!

Тут он поднял тост за героев войны, а в заключение сказал:

— Они уже все равно мертвые, эти герои, и если это воровство, пускай поразит меня гром! Но это не воровство, и верну я им все сполна. А теперь надо позаботиться о живых!

Понятное дело, эти слова я приняла тогда на собственный счет и была убеждена, что речь идет о заботе обо мне и вообще о детях! И в этот момент меня выгнали из комнаты, как будто говорили они, взрослые, о чем-тo особо запретном.

Потом, это я уже слышала и видела из-за двери, шла долгая и запутанная тирада про монополию какого-то сильно поддающего скульптора на все памятники области. Адрес этого скульптора он узнал по счастливой случайности!

И тут мой отец не выдержал и поднялся на защиту героев. Но дядя Володя встал во весь свой исполинский рост, и за героев был поднят второй тост.

— Мой батька и сам погиб на войне! Героям все равно Они павшие. Они умерли ради нашего счастья, так что возражать не будут. Если есть на том свете жизнь, они разберутся сами, так же как и мы, живые, разбираемся друг с другом. Умерли они — за нас, а мы за них выпьем!

А мамин брат сказал:

— Володя — экономический гений!

И дядя Володя позаботился о живых.

Был октябрь. Хлестали дожди. На улицах не было ни одного человека. Это время трусов и было выбрано для задуманного. Однажды ночью с морским фонарем и с лопатой дядя Володя приехал на центральную площадь какой-то деревни, туда, где стоял памятник.

Он сам погрузил мраморные плиты в грузовик и сам сел за руль. Пока он вез каменные плиты по областной хляби, он был героем, потому что это было очень опасное дело. На следующий же день он отправился в Чернигов прямиком к сильно пьющему скульптору и без обиняков предложил сделку.

— Скоро у вас будет новый заказ. Встанет вопрос, где брать благородный материал, а вы в тупике. А я вам заранее предлагаю самый настоящий итальянский мрамор на памятник героям Великой Отечественной по сдельной цене. — Так сказал дядя Володя, и меня опять выслали, чтобы я не слушала этого разговора.

Потом даже мне стало известно, что из этого мрамора и правда поставили новый памятник, взамен украденного. Конечно же, дяде Володе хорошо заплатили, и он сам ездил на открытие этого памятника как поставщик материала и стоял рядом, когда председатель горсовета снимал белую ткань с обелиска. Доподлинно известно, что, когда ткань упала, он не мог сдержать слез, потому что и сам вспомнил суровые дни войны.

Однажды мой папа пришел в расстроенных чувствах.

— Помните историю с черниговским памятником? Так вот, бывшая жена скульптора заложила обоих. Володю посадили. Можно сказать, за беспримерное мужество. Дали три года. Но ему еще повезло!

Кулакова

Я живу на кончике гигантского маятника, который то несет меня в небывалые высоты, то опускает на самое дно. Остановить этот маятник я не в силах. Иногда мне кажется, что человечество передо мной как на ладони, но, когда меня снова швыряет вниз, я не вижу ничего, кроме золотистой тьмы. Неужели так и придется всю жизнь быть в рабстве у этого маятника. Будущее представляется мне волшебным островом, и представление это совершенно отчетливо. Поэтому я внимательно за этим будущим наблюдаю. Никакой неизвестности нет. Сейчас вся моя жизнь — только подготовка к тому, чтобы добраться до этого острова. Путь будет нелегкий. Сам путь я представляю себе не так уж и отчетливо, но я готова ему следовать. Но пока что еще долгие годы я должна оставаться среди тех, кто принес меня в этот мир.

С Подола в это время стали выгонять жителей на левый берег, и самое главное, что дома вокруг Андреевского спуска, как и у нас в Московском районе, стояли теперь пустые, как призраки. Пахло теплой сыростью. И хотя стекла были разбиты и рамы выломаны, температура в этих опустошенных домах была ниже уличной. Во многих, вероятно, еще