АУА - Юрий Иосифович Коваль

Поначалу казалось — тащишь пук мокрой и тяжёлой травы, и вдруг плеск у самого берега, жёлто-зелёный выворачивается пятнистый щучий бок; слегка подобная змее, выползает на берег щука.

Меж тем в Лебяжьей прорве стояла уже чужая палатка. Мы были вторыми. И чудесный оказался, и добрый сосед — Вадим Бондаренко. Принял нас радушно, вырыл для нас из песка красных помидоров, подарил мне особой ковки ветлужский крючок и отвёл на щучью старицу. Вадя — технарь, он работает в Горьком.

Вечерами сидим у костра, и над нами тучей — комары. Отмахиваемся от них кто веткой, кто кепкой. Вдруг где-то у самого уха слышится хрустальное шуршанье — стрекоза крутится меж наших трёх голов — комара ловит, ловко хватает на лету. Коричневая прозрачная стрекоза.

Вслед за стрекозой вылетает вечерами гулять над Ветлугою козодой. Нет никаких изобразительных сил и средств, чтоб описать или нарисовать полёт козодоя. Каждую секунду я вижу его, и чётко понимаю силуэт, и восхищаюсь его красотой, но тут же — движенье — и меняется его силуэт, а вроде остаётся тем же. Как он летит? Каким способом? Он же не машет крыльями. Многих птиц видывал и любил я, в полёте и в пенье, но козодой — моя последняя любовь.

Как только появились мы в Лебяжьей прорве — к палатке явился пастух Володя.

— А дядя Митя с вами? — спросил он. — А Никандрыч? А Петька? Ах, жалко, никого нету. Ладно, вы уж живите, а я коров тут гонять не буду.

Мне стало ясно, что Володя намекает на рюмку водки. Не знаю уж отчего, но я решил водки ему не давать. Вадя Бондаренко — наш сосед — рассказал, как в первый же день Володя явился к нему и попросил 50 грамм. Вадя дал. Володя выпил водку и тут же упал, потерял сознанье. Очнувшись через час, он опять умолял дать 50 грамм. Вадя не выдержал, дал. Володя выпил и сразу упал. Он лежал у палатки, настала ночь. Вадя заполз в мешок, закрылся, скоро разбудил его несчастный пастух. Он просил пустить его в палатку или дать 50 грамм. Вадя дал — пастух упал, потом снова очнулся, попросил 50 грамм… и т. д.

Пастух с подбитым глазом, навеки подбитым и косым, Володя и жена его Галя каждый день с утра являются на песчаной отмели у Лебяжьей прорвы. Обычно они садятся на корточки поодаль от костра, и молчат. Изредка Володя вставляет какие-то замечания в течение жизни, Галя же — сухонькая, щупленькая, беззубая и синеглазая — всегда молчит.

Пастух и жена его, являющиеся ежедневно к нашему костру, раздражают ребят.

— Приходят и глядят, как мы едим.

— Прямо в рот смотрят. Противно. Следят за каждым куском.

Действительно, странно: мы обедаем у костра, а эти сидят на корточках поодаль и глядят на нас. Молчат.

— Идите, ребята, — не выдержал наконец я. — Идите к нам, садитесь обедать. Вот — уха, вот — колбаса.

Пастух и жена его смутились, заулыбались и отошли от костра, дескать, спасибо, мы сыты. Они глядели на нас и на нашу жизнь, как на некое представление, а участвовать в ней не собирались.

Я жаждал бани. Никто не мог мне в этом помочь. И вот как-то явились к палатке пастух Володя и жена его Галя. Я говорю:

— Галка, мне надо в бане попариться. Вот 5 рублей, устрой.

Галка, к удивлению, 5 рублей не взяла, а сказала:

— Когда устрою — возьму.

Назначили срок. Пришёл день срока. Мы пошли в деревню — Томилиху, и встретила нас голубоглазобеззубая Галка, и напарились мы и намылись. Я отдал ей пятёрку, и тут начали друзья мои рассуждать, что сделает она с пятёркой.

— Немедленно купит бутылку водки и выпьет её вместе с супругом.

После бани отправились мы с Лёвой в магазин, а там уж стояла в очереди Галка. Она пропустила нас, и мы взяли свою бутылку, а к ней вина. Галка купила скумбрию в томате и две буханки хлеба.

Неожиданно проводили мы с Лёвушкой Витю Ускова, и потускнела наша жизнь. Всё привыкли жить втроём, а оказались вдвоём. Два или три дня прожили мы без Вити и как-то не могли встать на ноги — всё дождь, всё серость, всё — Витя уехал.

— Давай-ка, брат, и мы собираться, — сказал я. — Беспокойно стало мне. Поедем дальше, доберёмся хоть до Святого озера, до Светлояра.

Покинули Ветлугу в дождь, а здесь — закат, солнце.

По праздникам слышат верующие колокольный звон. Раздаётся он из бугров с высокого берега. Мы с Лёвой и разбили палатку на самом высоком бугре, под соснами у старого кострища. Это оказалось место молений, и кострище и дрова оставили молящиеся. Спали мы, прижавшись к земле, звона колоколов не слышали. Мне приснилась мать, и я почувствовал смутное беспокойство. Разбудили утром иволги да желна.

В воде этого чудесного озера много содержится серебра. Раньше брали эту воду для производства зеркал, сейчас заливают в аккумуляторы шофёры.

Святую воду богомольцы набирают в бутылки, и мы с Лёвой повезём канистру. А на дне озера — 40 метров глубины — дуб морёный, тысяча лет дубам.

В источниках же, которыми питается озеро Светлояр, нет серебра. Всё это потихоньку, но очень грамотно и ясно рассказал Снетков Аркадий Фёдорович, старый лесник. Он подошёл к нашему костру, сказал, что нельзя здесь костров жечь и палатки ставить. Разговорились мы, и лесник разрешил нам ночевать и костёр жечь. Принёс нам чаги с бёрез светлоярских, набрал баночку черники. А мы угощали его чаем с карамелью.

Раньше на озере не велели купаться. А если кто придёт гулять с гармошкой, так мужики отлупят, сломают гармошку, а то возьмут гармошку для общества.

Вотчина была генерала Собакина. Помер генерал, а генеральша-то Собакина продала землю князю Сибирскому. Стал князь строить своё имение на берегах Светлояра, да тут пришла революция, мужики-то владимирские фундаменты и разобрали.

Заболело озеро. Раки пропали. Раньше в каждую корягу сунь руку — рак. И лопухи теперь растут.

На берегах озера вековые сосны да старые, изъеденные чагой берёзы. Ни одного дуба, а на дне-то — дуб.

Есть неподалёку от Светлояра деревня Шалдéж, а южнее — Елдéж. Между ними, говорят, и был Китéж. И была тут Батыева дорога.