Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина
Савва приедет к ним тоже. Новую его жену она всегда забывала вспомнить. Нет, Зина, конечно, будет с ним. Она никому не мешала. Мысли Марицы опять перекинулись на Савву, о том, как она к нему привязана. Не той, само собой, привязанностью, которую она испытывает к Виктору. Нет, Савва является родным человеком, которого она чувствует почти, как себя. Как можно охарактеризовать это чувство к нему? Наверное, отношение к брату, любимому брату, просто дорогому уважаемому человеку. А вот к ВВС у нее были такие серьезные чувства, что она раньше боялась даже мимолетных встреч с ним. Когда он на публике подходил к ней, она чувствовала, как пересыхало у нее во рту и ноги стояли на земле совсем не твердо. Иногда ей казалось, если бы он ее позвал за собой, полетела бы. Но благоразумие даже в мыслях всякий раз останавливало ее: он ее начальник во-первых, у него и у нее взрослые дети во-вторых, какой позор, если их дети что-нибудь узнают, а в-третьих, ей хватает и тех отношений, которые существуют между ними и без всяких интимностей.
Правда, с недавних пор Виктор Сергеевич уж очень напорист. Прямо-таки, обложил со всех сторон. Все уже заметили, что замуправлающего посещает их пасеку намного чаще других и проводит там по нескольку часов. Разговаривая с хозяевами пасеки, он никогда не отпускал Марицу по мелким делам, Костаса же – не задерживал. Последний раз, совсем недавно, он предложил несколько вариантов поступления в ВУЗ их младшему сыну, и Костас, как только ВВС закрыл за собой дверь их дома, удрученно констатировал:
– Он влюблен в тебя.
– Кто? – прикинулась не понявшей Марица. «Ну вот, – подумала она, – теперь и до мужа дошло, не прошло и двух лет». Некоторые подруги и даже просто знакомые с пчелохозяйства давно уши ей прожужжали о необычном к ней внимании сурового замуправляющего.
– Кто-кто, – съязвил Костас, – сама знаешь!
Марица повернула к нему удивленное лицо:
– Не знаю. О ком ты? Кто влюблен?
– Владимиров тебя любит, – Костас внимательно смотрел на жену.
Марица удивленно округлила глаза:
– С чего ты взял? Виктор Сергеевич нас обоих уважает за хорошую работу и гостеприимство.
– Я знаю нашего ВЭВЭЭС давно, (такая аббревиатура его имени, отчества и фамилии пристала к нему еще со времени службы в ВВС – военно-воздушных силах, но больше, видимо, из-за его военной выправки). – Он так ни перед кем не расшаркивается, как перед тобой, – произнес отчетливо и убежденно Костас.
– Просто ты не видел его в компаниях с женщинами.
– Не видел, конечно, не видел…, – опять съязвил Костас и, выдерживая паузу, косо поглядел на жену, занятую уборкой посуды со стола.
– Видел и с женой и другими бабами, – включил он свою иронию, – так, что не сомневайся, парень он нарасхват.
Марице не нравился этот разговор и, чтоб прекратить его, она загремела у мойки тарелками, бросив небрежно:
– Не выдумывай, Костас, по отношению к себе от него я ничего не замечала…
Муж почесал затылок, верный признак того, что он что-то недопонимает и вышел во двор.
«И понимать здесь нечего!» – думала Мария, глядя ему в след.
Ничего плохого она не сделала. По крайней мере до сих пор. Мало ли какие отношения и чувства она испытывала к ВВС… Удивительно, но они – эти отношения были волнующими и глубокими, а поэтому дороже всяких остальных известных ей отношений между мужчиной и женщиной. Это было что-то похожее на то, что она испытывала в юности к Гильманову, но, кажется, в сто раз сильнее. «Странно, а тогда, двадцать восемь лет назад мне казалось, что умру без Олега».
Марица еще раз внимательно и критически оглядела себя в зеркале: «Да, уж, понятно, не первой молодости», – она, поправила волосы. – Ну, раз ВВС не сводит с меня глаз, значит есть еще на что смотреть».
Тут же в шкафу лежал новый, кем-то подаренный, альбом. Открыв его, она быстро нашла общую фотографию, где среди всех был запечатлен ВВС. Марица долго рассматривала его через щербатое увеличительное стекло. Сердце вдруг екнуло: «А что было бы, если б вдруг он куда-нибудь уехал, как когда-то уехал Гильманов?» Такое могло случиться так, как хороших работников пчелохозяйства часто перекидывали в отстающие хозяйства, дабы они подняли их уровень.
«Тогда я, действительно, умерла бы с тоски», – подумала она. – Не дай Бог!»
Пусть все будет, как есть сейчас и ей больше ничего не надо. Только бы видеть его. Живого и здорового. Савва как-то ей сказал, что у него с ней, с Марицей, платоническая любовь. Потом объяснил ей, смущенной и не понявшей, что это такое.
Вот, пусть у нее будет такая платоническая любовь к ВВС. И это было бы для нее счастьем. По правде сказать, кто она такая против него? Необразованная. И Олег, и Виктор, и Савва образованные люди. Не то что она: за плечами у нее всего четыре класса. Война не дала ей возможность учиться. Спасибо, что умеет читать и писать. И, что все они в ней находят?
Мысли перекинулись на школьные годы. С двенадцати лет, она должна была работать в колхозе, чтоб помочь семье. Марица вспомнила, как она сумела накопить какие-то копейки и купить белой тонкой, в одну нитку марлю, чтоб пошить занавески на два окна, выходящих на улицу. Сколько радости было у нее с Марфой, когда она их повесила! Вспомнила, как в сорок четвертом году, за ней, пятнадцатилетней, стал ухаживать молодой лейтенант, с которым собиралась сбежать из дому, но не решилась потому, как нечего было обуть. Потом долго не могла его забыть. Он писал ей. Ругал, что не сказала ему о своих сандалиях. Писал, что продал бы свою гармошку и купил бы ей обувь. В сорок девятом высылка греков, потом возвращение назад, сватовство Костаса, первого парня на деревне и нежеланное замужество. И вот ей сорок два. Все, жизнь пролетела! Все эти, прошенные и непрошеные, мысли промелькнули у Марицы пока она разглядывала фото ВВС.
Захлопнув альбом, она взяла со стола маленькое зеркало и, глядя одним глазом
