Расплата - Вакиф Нуруллович Нуруллин
— Ну и что? — не поняла Гасима. — Это же его работа — возить вас, куда вам надо.
— Гасима, поспешим, — попробовал прервать этот неприятный разговор Фалах, взглянув на часы. Но Гасима словно и не слышала Фалаха.
— Вот вы его хвалите, а мне он не понравился, строптивый какой-то, важный не по должности. Шофер, а ведет себя, словно казанский бай. Не поговорит, не пошутит. Избаловали вы его, Фалах Мухаметович.
— Он — хороший работник, а шутки ведь не входят в круг его обязанностей.
Они прошли в фойе, кругом был народ, а тема их разговора была совсем не для театра.
— Нет, я не согласна с вами, — стояла на своем Гасима, — если уж шофер — личный, он должен быть культурным, обаятельным и преданным начальнику человеком, которому можно все доверять, при котором можно все сказать и знать, что шофер не проболтается.
— Вот вы говорите, Гасима, личный, а он — не личный, он персональный, и не шофер Фалаха, а шофер главного инженера. И ему я доверяю. Вы знаете, многие шоферы, пользуясь казенными машинами, «калымят», что называется, обманывают и нередко подводят своих начальников, надо ехать — машина сломана. А Хакимжан-абый ставит машину на осмотр в субботу или в воскресенье, чтобы в рабочие дни она была всегда на ходу. И не припомню случая, чтобы он просил сверхурочную оплату. А ведь я знаю, как другие шоферы часок в воскресенье поработают и уже требуют либо отгул, либо двойную зарплату за целый день.
— И правильно делают. Зато они никогда ничего не скажут, если надо поехать в выходной день за город или на дачу, всегда встретят после спектакля или концерта.
— Видите ли, Гасима, дачи у меня пока еще нет, а то, о чем вы говорите, это очень скользкая дорожка…
— А вы боитесь скользкой дорожки? — Гасима вызывающе засмеялась и взяла Фалаха под руку.
Боялся ли он «скользкой дорожки»? Фалах об этом не задумался, но что означало его пребывание сегодня в театре? Шоферы в таких случаях говорят — поехать налево. Конечно, концерт обещает быть интересным, но до сих пор он не видел на эстраде зарубежных артистов и ничего не потерял бы, если бы не увидел и сейчас. Нет, не из-за концерта он здесь. Ему дорого общение с этой женщиной, притяжение которой, кажется, невозможно преодолеть. И не хотелось думать о последствиях…
20.
Начался концерт, и Гасима забыла о своем спутнике. Так показалось Фалаху. Она была вся там, на сцене, жадно вбирала в себя ритмы, запоминала движения, бурно выражала восторг и даже подхватывала мелодию — чуть слышно, чтобы не мешать окружающим. «Ее бы на сцену», — подумал Фалах. Ему не нравились экстравагантные зарубежные певички с хриплыми модными голосами, и он представлял, как спела бы Гасима те же песни своим соловьиным голосом и какой был бы успех!
А Гасима, словно призывая разделить свою радость, вложила узкую ладошку в теплую ладонь Фалаха, продела тонкие пальчики между его крепкими пальцами и слегка сжала их…
У Фалаха захолонуло сердце от неизъяснимого блаженства. Он боялся пошевелиться и, хотя безотрывно смотрел на сцену, но уже не видел и не слышал ничего. Никого и ничего, кроме Гасимы, ее руки в его руке, ее тепла, аромата ее духов, — никого и ничего не было для Фалаха в этом мире. Он очнулся от грома аплодисментов.
Увы, они не одни в этом зале, и среди публики наверняка почти все знают Гасиму, возможно, есть и его знакомые. Фалах незаметно оглянулся. В руках у многих были бинокли. «А ведь смотрят не только на сцену, — мелькнула тревожная мысль, — значит, могли видеть и как мы сидим рука в руке, а у сплетен язык длинный, неприятностей не оберешься. Вот она — скользкая дорожка недозволенного счастья, сойти бы с нее скорее, пока не поздно, на твердую проторенную уже дорогу семейной жизни. Но как обольстительно прелестна эта Гасима. А что он для нее? Нет, в антракте надо будет ускользнуть домой. Пусть думает, что хочет».
…Эх, если бы он ушел тогда, если бы…
Объявили антракт.
— Нравится? — улыбнулась Фалаху Гасима, — а у меня в горле все пересохло, пойдемте в буфет.
И она, легко лавируя в театральной толпе, повела Фалаха в буфет. Очереди хватило бы до конца антракта, и доведись Фалаху быть одному, он ни за что не стал бы стоять. Но тут он встал, а Гасима быстренько зашагала вдоль очереди, выискивая знакомых, стоящих поближе к буфетной стойке. И нашла, и, нисколько не смущаясь, — театр не магазин, не обругают, — встала впереди. Фалах вышел из очереди, ему было стыдно подойти к Гасиме. А она взяла два фужера с шампанским, плитку шоколада, две вазочки с мороженым, расплатилась и стала взглядом искать Фалаха. Увидев его, крикнула:
— Фалах Мухаметович, помогите же. — Он, покраснев, подошел и взял у нее фужеры.
Они сели за столик, и Фалах достал бумажник — никогда за него никто не платил, и он не любил быть должником, тем более Гасимы. Он протянул Гасиме десять рублей, но она, смеясь, оттолкнула его руку.
— Ну что вы, Фалах Мухаметович, не будем мелочными, сегодня угощаю я.
И снова Фалах поступился своими принципами, убирая деньги в бумажник. Он боялся привлечь внимание людей этой неловкой сценой.
Они пили шампанское, ели мороженое, Гасима рассказывала о выступавших артистах, а Фалах смотрел на нее влюбленно и улыбался. К их столику подошел высокий смуглолицый мужчина с пышной шевелюрой вьющихся волос. Его красивое лицо, стройная осанка, весь его демонический и неотразимый для женщин облик не совсем гармонировали с несвежей белой рубашкой, старым галстуком и черным импортным, слегка помятым костюмом. Гасима его не замечала, и он с иронической улыбкой, не отрывая взгляда, смотрел на нее. «Видимо, хороший знакомый Гасимы», — решил Фалах и обратился к подошедшему:
— Извините, вы хотите что-то сказать?
— Да, хотел бы, с вашего позволения, — голос мужчины звучал неприязненно.
Гасима вздрогнула, зарделась, испуганно вскинула глаза, но ее замешательство мгновенно прошло, и с завидным самообладанием она через секунду улыбалась высокому мужчине.
— Ба, дорогой, так и ты здесь? А ребенок с кем же?
— Похвальная забота любящей матери. — Мужчина не склонен был радоваться встрече с Гасимой. — Дочь у соседей, не беспокойся. Ты бы уж представила меня своему спутнику. А впрочем, не надо, я сам представлюсь. Будем знакомы — Гильфан,
