Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина
– С какой стати? – возмутились Балуевский с Мурадом.
– Кому мы мешаем? – пробасил, обиженно набычившись, Слон.
– Идите, идите отсюда, не мешайте, – замахал руками пожилой, всеми уважаемый милиционер Андрей Петрович Ахтареев, – через несколько минут прибывает поезд с важным человеком, в звании полковника, – коротко объяснил он, – так что идите, не мешайтесь, ребята.
Ватага, было, смутилась, но вдруг прозвучал высокий голос самого низкорослого из них, Яшки Христопуло:
– Чего-чего? Какой еще полковник, из-за которого мне не разрешается появляться на вокзале? Что это за новости за такие? Полковник! Он полковник, а я, может, сам – генерал!
Все это Яшка проговорил медленным звонким единым духом, свободно и легко. При этом голос его звучал не возмутительно, а утвердительно, как, если б говорил, уверенный в себе, какой-то настоящий генерал. Собравшийся с самого начала, сказать что-то вразумительное, Андрей Петрович осекся, сердито глянул на оторопевших, не меньше его удивленных Яшкиных друзей. Кто-то из невольных слушателей этого мини – монолога засмеялся. Через мгновение к Яшке подлетел Митька-Харитон:
– Товарищ генерал, приказывайте, мы полностью в вашем распоряжении, – козырнул он, вытянувшись в длинную струну. Яшка подхватил игру, козырнув в ответ:
– Слушай мою команду: всем оставаться на местах!
Милиционер, махнув на них рукой, как на бестолковых детей, быстро отошел к группе встречающих. Ему было некогда: надо было встречать важного гостя. Поезд, гулко пыхтя, плавно останавливался на станции Осакаровка.
Приезд полковника оказался знаменательным для Яшки: с того дня его стали звать не иначе, как «Генерал» всю последующую жизнь, вкладывая в это слово все свое уважение к Якову Христопуло.
* * *
Ирини Христопуло, Мария Саввиди и Эльпида Истианиди были как – бы приложением к пацанячьей компании. Ирини, потому что она – сестра Генерала, а две остальные – ее близкие подруги. В подругах также ходили две соседки немки, неразлучные подружки – Хильда Шварц и Эмма, сестра долговязого Альберта Фогеля. Иван Балуевский, зная, что нравиться ширококостной и высокой Хильде часто донимал ее до слез. Мог, например, подойти и гаркнуть под ухо или ходить около и напевать что-то смешное, или с немецким акцентом рассказывать анекдот типа:
– Наша Хильта вышла самуш!
Потом другим голосом:
– Са каму?
И ответ:
– Са Ифана, са ему!
Доводил ее основательно, ну, а потом соболезнующе извинялся.
Дальше всех жил Слон-Алик Аслонян, смешной толстяк, с торчащим вихром на затылке, который он поминутно дергал, как будто хотел оторвать непокорный клок волос. Эльпида жила под боком, Мария-Ксенексолца – дальше, через две улицы, на Шахматной. Ее семья переехала в Осакаровку, когда ее младший брат пошел в школу. Сама Мария, как и Ирини в школу не ходила.
Чеченцу же, Мураду, надо было пройти мостик через овраг, чтоб встретиться с друзьями. Мурад уважал Ирини так, что, если кто выведет из равновесия во время игр, где было место и ссорам, и потасовкам, то только Ирини могла, одним словом, успокоить его. Она по имени его не называла: Чечен и все. Но это прозвище с ее уст звучало для него мягко и приятно. Только ей он разрешал называть себя Чеченом. Уже постарше, лет в шестнадцать, он сам говорил, что, если б не разная вера, то он женился бы только на ней. На что Иван ревниво реагировал примерно так:
– Правильно, брат, на чужой каравай рот не разевай. Мне вот русская национальность мешает, а тебе в придачу еще и мусульманская вера. Так что – забудь.
На что Мурад обидчиво и зло усмехался:
– Если б я был на твоем месте, я б на национальность не посмотрел. Уговорил бы или украл.
– Вот-вот – красть вы умеете. Уговорил бы… Вот и уговори, хоть и другой веры. Вон Благоев, ваш чечен, женился же на нашей русской и дочь у них есть. И ничего, живут… Что ты за веру уцепился? В нашей стране все атеисты. И Бога нет вообще.
– Бога нет, а Аллах есть, – убежденно парировал Мурад, ожесточенно сбивая прутом головки лютиков в придорожных бурьянах. Они вдвоем шли назад с рыбалки, почти ничего не наловив. Настроение было не очень.
– Да, ладно тебе, Мурад, – сказал Иван, пройдя с другом в молчании минут пять, – далась нам эта Ирини, что других девчонок больше нет, что ли? Да и рано нам. А она так вообще о нас и думать не думает. Нужны мы ей…
– Как не нужны? – тревожно спросил Мурад. – Мы ей нужны, она относится к нам, как к братьям. – Он помолчал и добавил, глядя в сторону:
– Без нее плохо.
И так много в его ломком голосе было боли, что Иван больше не трогал его. Ребята замолчали и остальной путь почти не разговаривали, занятые своими мыслями.
Мурад думал о том, что его двоюродный брат Руслан, недавно женился на красавице гречанке Лиде. Хоть родители ее были и против, но ничего: пережили же. Потому, что Лида сама полюбила Руслана. Мурад вздохнул: не такая Ирини, она не полюбит его, только из-за того, что он не православный. Он снова вздохнул, взглянул на сосредоточенное лицо друга, отвернулся и снова углубился в свои невеселые мысли.
Мурад уехал в город Грозный осенью. Забрал его, все-таки, дядя – офицер. Иван вместе с ребятами провожал его со смешанным чувством: с одной стороны, он терял хорошего, боевого друга, с другой стороны уезжал соперник, которого, хотел он или не хотел, но ревновал к Ирини.
* * *
В сорок седьмом году вдруг вернулся из тюрьмы слегка поседевший и сильно постаревший Илья Христопуло. Был воскресный весенний день, дул свежий приятный ветерок, неся со степи запахи весенних трав и цветов, как раз пора красных маков.
Сегодня утром Роконоца с Ирини ходили в поле искать душистую травку для чая. Прошли чуть за косогор, а там сплошное красное, маковое поле. Красота! Ирини нарвала большущий букет. Донесла половину, хрупкие стебли надломились,
