Глубокая печаль - Син Кёнсук

В тот день, когда Ван бросил меня в поезде и я совсем одна сошла на станции Исырочжи, я поклялась, сидя в зале ожидания, во что бы то ни стало вернуть себе Вана.

Почему пообещала сделать это, не знаю. А может, все из-за одиночества, ведь я ни разу не позволила матери приблизиться к себе. Ван, как ни странно, похож на мою мать. Как бы мать ни была ласкова со мной, я ни разу не ответила на ее ласки, может, это оттого, что я перестала верить тем, кто хотя бы один раз бросил меня».

Ынсо убрала свою руку с руки Сэ.

«В душе было совсем по-другому на самом деле, но, когда мать была рядом, я не могла вымолвить и слова. Стоило мне очутиться перед ней, рот закрывался сам собой. Не оттого ли, что мне было странно и непривычно жить, делая вид, что мать никогда не покидала нас. Не оттого ли, что я думала тогда, как же можно жить вот так, нанеся прежде раны друг другу?»

Сэ посмотрел на свою одиноко лежащую руку, которую только что держала Ынсо, распрямился и снова склонился вперед.

– Иногда я думаю: что с нами станет потом? Иногда мне кажется, что когда-нибудь я смогу вытащить тебя из-за этой стены, которой ты себя окружила. Все равно найдется способ, как это сделать. Пока я не знаю как, но, как только узнаю, вытащу.

Но такие прозрения редки, пока все как в темноте.

Ынсо, если бы я только смог узнать, из-за чего ты так внезапно стала дорожить Ваном, я бы тогда тоже смог бы стать таким, как он… Вот так я иногда задумываюсь над всякой ерундой.

Ынсо встала:

– Я пойду.

По решительности, с которой были сказаны эти слова, и по ее выражению лица Сэ понял, что не сможет удерживать ее больше, и тоже встал. Ынсо быстрым шагом, словно спеша куда-то, начала удаляться от него. Сэ закинул за спину рюкзак и пошел за Ынсо, когда же поравнялся с ней, она пробормотала:

– Как-то ты рассказал мне историю о том, как один самолет упал ночью в пустыне. Пилот выжил, и ему пришлось ночевать среди песчаных дюн совсем одному.

Разразился мороз, завыли шакалы, было не различить, где небо, а где песок, но в таком безнадежном положении в ту ночь ему помогло выжить только воспоминание о детстве.

Эту историю ты мне сам рассказал. Хотя пилот совершенно потерял ориентир, он представил себе, в какой стороне должны быть его родные места, и лег на песок головой в ту сторону.

И всю ночь он вспоминал и вспоминал: вспоминал кваканье лягушек на болоте за домом, голос матери, зовущей к ужину на закате солнца.

Вспоминал еще и еще, и только так смог пережить ту страшную ночь. Мысль о близких людях, которые горячо верят, что он жив, спасла ему жизнь в ту страшную ночь. Все это рассказывал мне ты.

«Неужели ты помнишь эту историю?! – слушая пересказ, удивился Сэ. – Я уже думал, что ты совсем забыла, как мы с тобой раньше вместе проводили время. Видимо, я ошибался».

Они вышли из зала ожидания и по эскалатору спустились со второго этажа на первый, и уже перед самым выходом на вокзальную площадь остановились.

Дождь сплошной стеной поливал площадь. Было видно, что он лил так уже давно, – повсюду сверкали лужи. Если бы это было в ясный день, то везде на площади и по периметру желтых ограждений стоянок сидели бы люди, но теперь здесь пусто.

Дождь поливал и часы на башне, но можно было рассмотреть – стрелки показывали девять часов. Ынсо растерянно посмотрела на ливень – когда они приехали с набережной на вокзал, дождя не было – и подумала, что зря выбросила зонт.

На противоположной стороне площади из такси выскочил мужчина без зонтика и бросился бежать, но, хотя он и бежал что есть мочи, ему не удалось спастись от дождя. Он пробежал мимо Ынсо и Сэ в насквозь промокшей одежде, стряхивая капли дождя.

«Если бы я стала пилотом и мой самолет упал бы в пустыне… – Наблюдая за каплями дождя, медленно стекавшими с карнизов крыш на площадь, Ынсо грустно улыбнулась. – Что я хотела сказать Сэ, рассказывая все это? Ван, наверное, не знает, что эта история была рассказана мне Сэ. Но ведь и не только эта история…»

Ынсо стала замечать, что многие слова и истории, которые она услышала от Сэ, она в точности передавала Вану, совершенно не задумываясь. Получалось так: что бы она ни говорила Вану, это уже когда-то оказывалось рассказанным ей Сэ.

В прошлый раз у башни Чхомсондэ Ван сказал, что он все забыл: «Забыл, как выглядит Исырочжи и что произошло там. Я все забыл и не помню ничего о своем селе. Единственное, если я стану пилотом и упаду ночью в пустыне, то я лягу спать головой в сторону села, в котором я родился, – это и поможет мне выдержать ночь. Так я сделаю обязательно. Потому что для меня Исырочжи – это ты. Я могу сказать тебе только это».

Ынсо решила перебежать на другую сторону дороги, где была автобусная остановка, и шагнула вперед.

– Подожди немного. Я схожу куплю зонт, – Сэ попытался схватить за руку Ынсо, но она уже вышла под дождь. – Не уходи, Ынсо! – Сэ еще раз попытался удержать ее, но не смог и тоже оказался под проливным дождем рядом с ней. Дождь был таким сильным, что тут же промочил волосы и блузку Ынсо, руки и рубашку Сэ.

«Что же еще потом сказал Ван? Он говорил: ″Что удивительно, если я встречаю тебя, я нахожу самого себя – как бы ниточка за ниточкой прихожу в себя… А когда расстаюсь с тобой, кажется, что ты была лишь сном. От этого боюсь даже надеяться на что-либо в наших отношениях… Не понимаю, отчего только я стал человеком, причиняющим тебе боль? Неужели это все, что я могу тебе теперь сказать…″ – потом Ван сказал что-то еще… Ах, да, кажется, вот так: ″Душно, пойдем!″»

Ынсо ускорила шаг, потому что ей вдруг захотелось вылить на Сэ все, что ей пришлось услышать в тот день от Вана.

Она уже не раз ловила себя на том, что все красивые теплые слова, услышанные от Сэ в свой адрес, она с вдохновением передавала Вану.