Соло на швейной игле - Андрей Юрьев

дома с утра. Дэн не сразу понял, где находится и зачем. Как во сне, когда все переворачивается с ног на голову. Идешь такой в шубе с каракулевым воротником в компании давно умерших полузабытых людей. Все смеются, кидаются снежками, ноги скользят на обледеневшей дорожке, а ты вдруг поворачиваешь за угол и бежишь за автобусом. Тот дает газу и скрывается в облаке бензиновой гари. Ты же стукаешься со всего размаху в стену горячего воздуха, влажного от близости моря, рвешь поверхность, как финишную ленточку. Моря еще не видно, но ты знаешь, что оно там, впереди, за кустами и покатыми крышами. Ты слышишь его рокот. А где же шуба? Ты уже в рубашке, расстегнутой до пупа, и в шортах. На ногах сандалии, а за руку держишь первую любовь. Ладошки у вас потные, хочется обтереть их о штаны, но боязно спугнуть момент, а еще больше не хочется проснуться и испортить все.

Хорошо все-таки дома. На столе в кухне сковородка, накрытая крышкой. В сковородке яичница с колбасой. Рядом бутылка с кетчупом и записка на вырванном из тетрадки листке. Написано размашистым, словно швейной машинкой вышитым, почерком поперек бледно-голубых линеек: Ушли с Н.Ф. на рынок. Ешь яичницу. Мама.

Ну да, она ведь всегда по воскресеньям на рынок ходит.

Н.Ф. – это Нина Федоровна, соседка с третьего этажа, из двадцать седьмой квартиры. После смерти отца как-то вышло, что мама с ней сдружилась, хотя до этого лет десять только здоровались в подъезде. Соседка всю жизнь проработала поварихой в соседней столовой. Каждый вечер таскала домой сумки, полные еды. За это мама ее и недолюбливала.

Мама с другой планеты. Она актриса, которой так и не выпал шанс. Работала директором клуба. Белая кость, советская аристократия, собрание сочинений Хемингуэя в румынской стенке, соболиное манто. Латаное, чиненное по сто раз, на зиму убираемое в коробку с брусками мыла, чтобы моль не побила.

И вот подружились соболиное манто и сумки с ворованным мясом, кто бы мог подумать? Нашлась общая почва. Мать рассказывала, что мужа своего Нина Федоровна схоронила в тот же год, когда умер отец Дэна. Был он не то инженером, не то ученым. Ездил на работу на двадцать первой «Волге», покрикивал с балкона на ребятишек, чтобы у машины не возились, и как-то по осени повесился на даче. У него весной инсульт случился, одна сторона, не то левая, не то правая, совсем перестала работать. В то лето он все время на скамейке у подъезда сидел с палочкой. Рисовал ей что-то на земле. Плохо говорил и сильно хромал. Попросил внука отвезти его на дачу, там приладил на летней кухне веревку к балке перекрытия, кое-как залез на табуретку и – до свидания.

После завтрака Дэн пошел в магазин. Нужно было купить нормальный стиральный порошок, салфетки и какие-нибудь вкусности для мамы. По старой памяти дошел до гастронома, на его месте оказался «Магнит». Набрал всего на три больших пакета. На обратной дороге увидел у подъезда соседку Нину Федоровну. Большая и важная, она сидела на скамейке, как царица на троне.

– Никак Денис Цветков! – сказала она, приставив руку козырьком над глазами. Пока он подходил, заслоняя собой солнце, она опустила руку и поправила темно-синий, в красных цветах платок.

– Здрасьте!

– Сядь, сынок, разговор есть, – она похлопала пухлой ладонью по облупленной скамейке.

Дэн поставил пакеты на сухое место подальше от урны и сел с краю. Деревянные рейки нагрелись под весенним солнцем. Где-то наверху на балконе ветер с шумом трепал сырую простыню.

– Возмужал ты, Дениска, – сказала Н.Ф. – Изменился… Надолго к нам?

Дэн ответил после секундного замешательства:

– На пару недель, наверное.

– Это хорошо. Мамка твоя только о тебе и говорит.

Носком ботинка Дэн поковырял трещину в бетоне. Из нее торчал пучок прошлогодней травы, жесткой, как щетка для лошадей. Мимо затейливо сплюснутого окурка пробежал жучок. Его спина блеснула перламутром на солнце. Остановился у ноги, пошевелил усиками и побежал к дороге.

– Давно ты дома не был, Денис, – Н.Ф. покачала головой. – Ты не подумай чего, я тебя не порицаю. Просто ты не видишь всей, так сказать, картины, – она наклонилась к нему доверительно. Маленькие линялые глазки посмотрели на него из-под тяжелых век с жалостью.

– А что не так с картиной? – спросил Дэн.

– Да ты не волнуйся, – сказала Н.Ф., и у Дэна по спине пробежали мурашки.

– С чего мне волноваться?

– Ты когда у нас был в последний раз?

– Года три назад, а что?

Дэн начал заводиться. Что она хочет ему сказать? Что он плохой сын? Ей какое дело?

Она кивнула. Жирная волосатая бородавка на подбородке, пористый нос и грустные, все понимающие глаза.

– А звонишь матери часто?

– Что вы хотите сказать? – голос его сорвался. У него, у вокалиста! Дэн наклонился, чтобы встать.

Н.Ф. остановила его жестом:

– Подожди, Денис. Не кипятись, будь ты мужчиной.

Он сел.

– Ты ничего не замечал в разговоре с матерью?

– А что я должен был заметить?

Он все еще кипятился, но, как снятый с огня чайник, потихоньку успокаивался. К чему она клонит?

– Не путалась она, не повторялась?

Он задумался, прокручивая в голове их последние разговоры. Вчера? Вроде нормально поговорили.

– Может, об одном и том же рассказывала несколько раз?

– Нина Федоровна, если знаете что-то, расскажите. Чего загадки загадывать?

Н.Ф. вздохнула.

– Я вот что заметила. Мать-то у тебя умница. Всю жизнь на руководящей должности проработала, уйму книг перечитала, не то что мы, деревенские. Только в последний год с ней что-то неладное происходит.

– Что именно?

– С памятью у нее плохо. Спросит что-нибудь и через пять минут переспрашивает, хоть ты и ответила ей уже. Или вот тебе история. Месяца два назад встретила я ее в «Магните», а она мимо прошла, словно и не узнала.

– Может, не заметила?

– Может, и так, – Н.Ф. покачала головой, – да только посмотрела она на меня в упор, глаза в глаза. Я иду, улыбаюсь ей во всю харю, только рот раскрыла, чтобы поздороваться, а она шасть – и мимо! Ловко так уклонилась, чтобы, значит, плечом не задеть. Оборачиваюсь, а она спокойненько с полки берет пакет крупы, кладет в корзину и чешет на кассу. Не обернулась даже. Я опешила.

Ну, и обиделась, конечно. Давай вспоминать, может, я что ляпнула накануне. Так и думала всю дорогу до дома, чуть голову не сломала. А вечером мамка твоя в гости пожаловала. Мы часто чаевничаем под телевизор, ты же знаешь. Чтоб не так скучно. Я ведь тоже