Несбывшаяся жизнь. Книга первая - Мария Метлицкая
– Ошибетесь, – он говорил другое слово, порезче, – помогать не буду.
Ну и дальше, по списку, а главное – близко ни с кем не сходиться. Только слегка, по-соседски, потому что все друг на друга стучат.
– Неужели все? – удивилась молодая Стелла.
– Ну, не все, – вздохнул брат, – но на тебя хватит. И характер свой борзый убери подальше! Сиди тише мыши: таких, как ты, там не любят.
– Каких? – обиделась Стелла.
– Сама знаешь, – недовольно буркнул брат, – гонористых.
Потом поняла. Прав был братец. Вот и изображала елку в цирке. Но все равно проколы были. Серьезно пугалась несколько раз, чувствовала, что будут неприятности, и сразу звонила брату. Он все улаживал, хоть и грозился, что в последний раз.
С его первой женой – Натальей Павловной, по-домашнему Тусей – она не дружила. Туся была хорошей женщиной: хозяйственной, спокойной, уравновешенной. Жили они с братом душа в душу. Большому чину из самых важных органов нужна именно такая жена. Но говорить с ней было не о чем, тряпки и цацки Тусю не интересовали, а обсуждать рецепты борща и засолки огурцов Стелле было неинтересно.
Здоровая была Туся, ни на что не жаловалась, румяная, в теле, сбитая, устойчивая, как гриб-боровик, крепкая деревенская деваха. А нате вам – ушла раньше брата.
И тут эта аптекарша. Вроде и неплохая, невредная, но чужая, не своя.
Хотя кто у Стеллы был свой?
Мужа Стелла тоже не любила. Особо остро это чувствовала, когда он до нее дотрагивался. Сжималась, скукоживалась, как высохший жук. Закрывала глаза и думала – только бы поскорее, только бы поскорее это закончилось! Пытка, мука мученическая, вот что это было. Но муж был крепким, и истязание длилось и длилось… Ей казалось, что пару часов, но нет, смотрела на часы – всего-то сорок минут, а она уже никакая…
А он чувствовал. Дурак не почувствует. Спрашивал раздраженно:
– Тебе что, больно?
Она мотала головой, пытаясь выжать улыбку.
– Что ты, милый. Что ты! Мне было чудесно!
А про себя… «Что б тебя черти разорвали».
Но не боялась, что найдет бабу и уйдет. Потому что трус. Сын, кстати, в него. Развод в их сообществе не приветствовался. Даже любовные связи карались, что говорить про развод! Значит, будет терпеть. Будет терпеть ее ненависть и свое унижение. Жалко его, неплохой мужик. Ответственный, работящий, аккуратный, нетребовательный. Сварит сосиску и рад, что сыт.
Сын… Думала, вот родит – и узнает, что такое любовь. Говорят ведь, что материнская любовь безусловна. У всех, но не у нее. Нет, сына любила, но как-то слабенько, что ли… От любви и умиления не умирала. В общем, не так, как об этом слышала.
Он был неплохим мальчиком, ее Димка, почти беспроблемным. Конечно, в подростковом возрасте началось, но без наркотиков и прочей дряни, уже хорошо. Стелла знала, что «золотая молодежь» всяким балуется.
А как вырос – совсем к нему охладела. Чужой, непонятный и малознакомый. Они всю жизнь по командировкам – три года за пределами, два года в Москве. А сын в интернате, там все из таких семей, дипломатических, бабушки есть не у всех.
В общем, не сложилось у них, чужие они друг другу.
Однажды братец, глядя на нее своим «профессиональным» взглядом, от которого стыла кровь, со вздохом сказал:
– Несчастная ты баба, Сталинка!
Старым именем назвал, которое дали родители. Она его ненавидела и поменяла, как только смогла.
– Почему это? – удивилась она. – Нашел несчастную!
– И искать не надо, вот она, передо мной. Скажешь нет? Что у тебя, кроме тряпок да цацек? А ничего. И никого ты не любишь. Хоть бы мужика завела, а, Стелл? Ну так, для здоровья! Ну и удовольствия, конечно, – заржал он. – А то так и не узнаешь, как оно бывает!
– Кретин, – бросила она. – Сапог! И юмор у тебя тупой, кагэбэшный!
Может, и несчастная, зато не дура.
Ей сразу было понятно, кто такая ее невестка.
Шалава. Все о себе, Димка ей до фонаря, все в коробки с подарками лезла. Эта аптекарша, ее мать, в сто раз умнее. Интересно, что у них с братцем? Неужели любовь? Да нет, чушь собачья, какая любовь! Сытой жизни захотела, достатка. Квартиры отдельной, машины, дачи, пайков. За что ее осуждать? За братом ухаживала, обеды варила, рубашки стирала. В доме чистота, братец обихожен, что еще надо?
Или вот девочка эта, соседка. Неплохая, а дурочка. Друзей своих не остановила. А те думали, что все ловко обтяпали. Сынок идиот, невестка стервоза. Стелла верила, что Лиза их отговаривала, на свирестелку она не похожа. И на любительницу чужого добра тоже.
Влюблена она в Димку. Сразу видно, что влюблена.
«Только и она не пара моему болвану, – думала Стелла. – Бросит она его, на черта ей этот слабак и нытик? Она сильная, эта Лиза, таким, как она, нужна любовь, а не тряпки с цацками. А мой дурачок эгоист и любит только себя. Этой Лизе мужик нужен, а не избалованный хлюпик. Лиза эта настоящая, это он фуфло.
Но она найдет, что за нее беспокоиться? Девица видная – высокая, длинноногая, волосы какие, глаза… Красивая девка, а если привести в порядок да приодеть…
Она быстро станет взрослой. А мой таким же останется: с тощей задницей, буйными кудрями и претензиями ко всему миру. И нытиком останется, и капризы никуда не денутся… Мальчик мой,– усмехнулась она,– с золотой ложкой во рту. Только уже не мальчик».
И жена ему нужна из своих, это Стелла понимала яснее ясного. И она найдет ему подходящую. Потому что такие, как эта Лиза, за пределами не выживают – съедают таких. Сожрут и не подавятся, плавали, знаем.
А Стелла пошерстит по друзьям и знакомым и найдет подходящую. Ту, что будет молчать и улыбаться. Кланяться кому надо, в глазки заглядывать, комплименты отвешивать. Иначе не выжить. Но это потом, после, – а пока надо что-то делать. Надо решать все вопросы. Развести своего дурака, сделать новый чистый паспорт, ну и так далее.
А что так далее, что с ним делать? – недоумевала Стелла. – Наказать и оставить в Москве? Устроить в самый тухлый отдел, пусть бумажки перебирает и задыхается от пыли? Приступ начнется, у него ж еще и аллергия, – усмехнулась она. – Ничего, не помрет, посидит там годик-другой, ему это только на пользу. А потом женится и уедет. Не в Париж, разумеется, и не в Лондон, поближе. В Варшаву или в
