Поплавок из осокоря - Иван Владимирович Пырков
Попадались среди них экземпляры совершенно раритетные. Об одном из таких сказ.
Арсентьич: «Только на хобот!»
Арсентьич – он из тех, кого, если даже разок всего увидел, забыть просто нельзя. Рыбачит только на Волге. Изъясняется преимущественно отборным матом – похлеще Семеныча. Так что по возможности буду его речь смягчать. И, в отличие от нас всех, упорно сводит любую почти тему к политике.
А самое главное – всему на свете дает Арсентьич названия-прозвища и обо всем рассказывает невероятные истории. Которые придумывает тут же. У лунки. «Граммофоном» зовут его некоторые рыболовы за неестественно громкий и слегка потрескивающий голос.
– Чего-то сегодня Граммофона нашего нет. Никто прогноз погоды толком не расскажет.
Арсентьич, впрочем, никогда не слушает, что про него говорят, как его там называют. Или это только кажется, что не слушает? Он просто гнет свою линию – всегда и во всем. И с независимым видом потирает нос. Невысокий, неполный, неуловимо перемещающийся по льду, непредсказуемый. Сплошные отрицательные частицы, короче говоря. И это правда. Арсентьич – великий отрицатель. Такой волжский поседевший стендап-комик, нигилист-насмешник, развенчивающий любые авторитеты и возводящий цинизм в степень высокой поэзии. Он весь – из обломков, обрубков, обрезков какой-то невероятной смеси: тут и переиначенные былые лозунги, перестроенные поговорки, переделанные на Арсентьичев лад новомодные рекламные слоганы. Плюс – словотворчество.
Серега для него Дурилка, Семеныч – Кабан, Военный – Сапог. Я – Здоровяк. Виктор Алексеевич – и вовсе Колченогий или Кидай Копыто. И только Батька – Владимир Иванович. Иногда, впрочем, и он – Крокозяблик. Почему? Расскажу-расскажу. Всему свое время.
За голенищем валенка у Арсентьича много чего имеется. Помимо острого словца, конечно. Тут и профессионально воткнутый черпак, чтоб всегда под рукой находился, и незамерзаемая ввиду засаленности тряпочка для вытирания рук – вещь на зимней ловле бесценная. А еще мормышки разных мастей воткнуты: все их носят в коробочках, Арсентьич – прямо в валенке. Любимая его мормышечка «козой» зовется, поскольку «козьей шерсткой», как любовно он выражается, украшена.
На «козу» берет в любое бесклевье. Она, приманочка эта, ловко имитирует под водой движения какого-то неведомого, но лакомого для рыбы жучка. Хитрая, одним словом, что сам Арсентьич. Лукавая даже.
Холодный-холодный день. И снег прям за шиворот забивается – суховатый такой, колкий. Ни у кого ни поклевки. И только Арсентьич знай себе потаскивает полосатых окушариков да еще и приговаривает своим поставленным – с хрипотцой – голосом на весь волжский залив:
– А! Вот она! Да вот она… Этого на уху, этого на заливное пущу, а этого и пожарить не грех!.. Маленькая – а приятно!
Подходят залетные рыболовы, измученные бесклевьем и безнадежно свинцовой погодой. В первый раз, видать, к нашей команде подчаливают, еще не знают, что к чему. Глядят – у старика ловится. И скорее к Арсентьичу с расспросами. А он, конечно же, только того и ожидает. Ему больше любого клева любопытствующих проучить охота. «Смышленые, – презрительно называет он таковых обычно, – самим в ломы лунки пробуровить, рыбку поискать. Прям как депутаты: все выведать норовят, все на блюдечке получить… Смышленые…»
Ничего не подозревающие «смышленые», увидав, как Арсентьич выхватывает с присказками очередного окушка, простодушно интересуются:
– Здравствуйте, скажите, пожалуйста, на стоячую насадку лучше ловится или все-таки на игру?
Сразу видно, что совсем неопытные люди – необветренные, необтесанные еще грубоватой волжской жизнью. Арсентьич это, как никто, чует, и потому ответ его с подколом:
– Раньше на стояка ловил, а теперь поддергивать надо.
Смышленые не вполне понимают очевидных Арсентьичевских подтекстов. И продолжают деликатно интересоваться:
– Скажите, а лучше сверху или снизу ловится?
Арсентьич невозмутим:
– Раньше и снизу, и сверху выходило. И не по одному разу. А теперь уж как получится…
Презабавный диалог, который слушаем мы всей командой, продолжается главным вопросом, которого Арсентьич так ждет:
– А не подскажете, на что ловится?
– Как то есть на что? – переспрашивает лукавый старик, сохраняя полную серьезность. – Как на что? Известно – на хобот!
И он добавляет:
– Только на хобот!
Пауза. Мы все едва удерживаемся, чтобы не расколоться. На рыбалке, особенно на зимней, невероятные в иных обстоятельствах вещи кажутся вполне нормальными.
– Неужели на хобот? И на чей – можно поинтересоваться? – прерывает молчание один из «смышленых».
– Как то есть на чей, – отзывается в сердцах Арсентьич. – Известно, на слоновий! Я вчера в «Рыбаке» брал, в развес, сто грамм – на всю зиму хватит. В холодильнике храню. Обыкновенный мороженый слоновий хобот. Как на рыбалку соберусь – кусочек ножом и строгану. Все так делают.
Пауза. Люди обдумывают информацию. Мы упорно молчим. Сухой снег все так же упрямо забивается за воротники. Арсентьич все так же методично выбрасывает на лед окуней. «Маленькая, а приятно! От на хоботок-то какой клев хороший!»
– Извините, – не выдерживает один из новеньких, – а у вас случайно не найдется немного лишнего хобота, а то мы еще не купили…
– Не найдется! – строго отрезает старик, потирая нос. – Свой хобот надо иметь!..
Да что вы, Арсентьич неподражаем! Всего лишь Граммофон? О нет. Настоящий человек-концерт! По заявкам.
День ненастный, то со стеклярусом, то с отвесным дождиком. Бывает такое на Волге – вчера еще шарик светил, краснотал на островах красовался. А сегодня все – ненастье. В марте случается – ждешь-ждешь выхода на лед, а в урочный день заголосит ветер, разверзнутся хляби небесные…
Но мы и в подобные беспросветные дни лавливали. Часам к десяти уже все подмокшие, злые, огрызающиеся. Каждый хочет домой поскорей, в тепло, в сухость, в уют, к телевизору, но не решается первым заговорить об этом. Пусть, мол, проявляют малодушие другие. Семеныч злобно сплевывает. Военный сшибает с себя здоровенной рукавицей скопившуюся воду. Вова Родник шмыгает носом. Арсентьич быстренько прячет «козу» обратно за голенище валенка. Мы с Батькой уходить не хотим – выходной один, до следующей рыбалки целая неделя, но если коллектив соберется, то и нам, значит, сматываться нужно будет. Вместе
