Не сдавайся! - Сара Тернер

Девочка из другой команды заходит в раздевалку и на цыпочках проходит в туалет, изо всех сил стараясь на нас не смотреть. Я понижаю голос:

– Знаю, сейчас кажется, что впереди никакого просвета нет и что лучше уже никогда не станет, но все еще изменится.

– Я всех подвела. – Она плачет, и я отрываю пару кусочков от бумажного полотенца у раковин.

– Никого ты не подвела. Подумаешь, одно соревнование, но ты просто задумалась о другом. Все поймут.

– Да плевать мне на это дурацкое соревнование!

Я аж подпрыгиваю от неожиданного крика. Из туалета выходит девочка и торопливо проходит мимо нас обратно в зал.

– Ну а что тогда случилось? – Я протягиваю Полли бумажное полотенце. – Если не расскажешь, я не смогу тебе помочь.

– Ты все равно не сможешь помочь. – Полли утыкается в салфетку.

– Да, я не смогу вернуть твоего папу или вылечить маму, но…

Полли не дает мне договорить. Она снова плачет.

– Я просто хочу вернуть все назад.

Она права, этого я сделать не могу. Некоторое время мы молчим, но Полли уже начинает дрожать. Вытаскиваю из ее сумки стопку одежды и кладу вещи на лавку:

– Переодевайся и поедем домой.

Она встает, стягивает купальник и отпихивает его вместе с полотенцем. Не знаю, почему я так удивлена, увидев ее без одежды, ведь мы, в конце концов, в раздевалке, но Полли будто сама не своя, словно на грани истерики. Я подталкиваю вещи поближе к ней, но она даже не прикасается к ним.

– Можешь больше не заниматься плаванием, если не хочешь.

Она поднимает на меня озадаченный взгляд:

– Ты же сказала, я должна.

– Да, я так считаю. Но ты права, я-то ушла из команды. Все бросила. И жалею об этом, если честно, что мне не хватило стойкости, но, как скажет тебе бабушка, у меня привычка все бросать, так что я просто не имею права запрещать это тебе.

Полли отошла от скамейки и теперь ходит туда-сюда вдоль личных шкафчиков.

– Ну же, Пол, тебе надо одеться. – Сложно продолжать разговор с кем-то, кто сердито расхаживает перед тобой голышом.

– Зачем? – упрямится она.

– Ну, потому что…

Я поглядываю в сторону душа, за которым находится вход в бассейн. Вряд ли осталось много заплывов, так что скоро раздевалки вновь заполнятся людьми.

– Мне плевать, если меня увидят голой. – Полли распахивает руки. – Плевать, пусть все видят. Меня уже ничего не волнует.

– Ладно, – сдаюсь я, поднимая руки. – Подожду тебя снаружи.

– Это так и крутится у меня в голове без остановки, – шепчет она. – Стоит мне закрыть глаза – и я вижу, как мама с папой уезжают тем утром.

– Ох, Пол… – Я кладу руки ей на плечи.

– Тетя Бет, это все я виновата, – еле слышно произносит она, бледная как полотно.

– Ни в чем ты не виновата.

– А что, если виновата?

– Но это же не так, – качаю головой я. – Как такое возможно?

Полли надевает белье. На мгновение мне кажется, что она скажет что-то еще, но раздающиеся поблизости голоса срабатывают как выключатель, и Полли бормочет: «Просто забудь». Накал эмоций спал, миг доверия упущен, и на меня снова смотрит настороженная Полли, с которой я жила все эти месяцы. Она натягивает футболку.

– Буду готова через пять минут.

– Ну что? – Родители ждут у стойки ресепшена. Тед рядом, хрустит чипсами из торгового автомата.

– Она просто немного переволновалась.

Преуменьшение эпического масштаба.

– Да уж… Может, мы ошибались, думая, что она уже немного пришла в себя? В этом дело? – спрашивает папа.

Я прикусываю губу. Надо было им рассказать о той вечеринке. Полли явно что-то скрывает, но, если рассказать им сейчас, будет куда хуже, чем если бы я сделала это сразу. «Ой, забыла вам сказать, она действительно соврала кое о чем, но я подкупила ее, пообещав молчать об этом, если она продолжит заниматься плаванием. Мы не хотели тебя расстраивать, мам. К тому же все уже под контролем». Это только станет еще одним подтверждением моей безответственности. Кроме того, Полли почти мне открылась. Если я сейчас предам ее доверие, она никогда мне больше ничего не расскажет, и мы так и не узнаем, что же она скрывает.

Смотрю за папу, в холл, где толпа зрителей потихоньку разбивается на отдельные группки – семьи, которые тоже ждут своих детей из раздевалок.

– Кто еще что говорил про заплыв?

Родители переглядываются. На краткий миг на лице мамы читается ужас, и я чувствую укол беспокойства, что произошло что-то страшное, но тут замечаю, что папа пытается скрыть усмешку.

– Что?

Папа смеется, и мама шлепает его по руке:

– Джим, это не смешно!

– Немного забавно, дорогая.

– Кто-нибудь скажет, в чем дело?

– Пусть твой папа говорит. Я не могу. Такой стыд, – качает головой мама.

Смотрю на папу, который едва заметно кивает в сторону сердитого папаши, разоравшегося, что Полли «знатно запорола» эстафету.

– Справедливости ради, он подошел и извинился. Сказал, что слышал, через что прошла Полли, и что не сдержал эмоций под влиянием момента.

– Потому что его сын должен был завершать эстафету в этой команде, – добавляет мама. – Он столько времени готовился к этим соревнованиям, так обидно.

Мама всегда так делает. Говорит папе рассказать историю, а потом все равно перетягивает одеяло на себя.

– То есть он извинился. Это же хорошо? Правильный поступок, – замечаю я.

– Он действительно извинился, – подтверждает мама, оглянувшись проверить, что никто не подслушивает. – А потом, когда мы сказали, что понимаем, почему он разозлился, не обижаемся и все такое, он сказал спасибо… – Мама закрывает лицо руками и ждет, чтобы папа закончил.

– А потом Тед, который как раз сидел у бабушки на руках, сказал… – Папа помедлил для достижения драматического эффекта. – «Не за что, удод!»

Несмотря на мрачное настроение и напряжение, я смеюсь. Мама качает головой:

– «Удод», Бет. От кого же он это услышал?

Глава семнадцатая

Выглянуло солнце, и мы остановились полюбоваться цветами вдоль подъездной дороги к главному входу в больницу. За последние несколько месяцев я привыкла к больничному духу и едва замечала эту смесь запахов антисептика и школьных обедов, которая била в нос при входе. С тех пор как Эмми несколько недель назад перевели в другое отделение, наш путь через лабиринт коридоров слегка изменился. Когда доктор Харгривс рассказала нам новости, мы понадеялись, что Эмми стало лучше. Но на самом деле в другое отделение ее перевели лишь потому,