Обагренная кровью - Николай Ильинский
Однажды в тайге, когда кузов его грузовика загружали лесом, Иван задержался у костра, возле которого сгрудились свободные от работы лесорубы с дубленными ветрами, дождями и снегами лицами, чтобы побаловаться горячим чайком, заваренным на таежных травах. Подали чашку и Ивану.
— Женьшень? — улыбнулся он.
— Пей, — ответил один из лесорубов. — Женьшень дорого бы тебе обошелся… Его найти — что кусок золота в земле выкопать!.. А вообще-то тайга всем богата — одним словом, кладовая!
Выпив чай и высосав последний глоток из цигарки, свернутой из обрывка газеты и набитой крупно нарезанным табаком, Иван, подходя к своей машине, увидел, что дверца кабины открыта настежь и какой-то незнакомый человек, как любопытный подросток, одной рукой туда-сюда быстро крутит руль.
— Эй, пацан, ты что делаешь? — сердито нахмурил брови Иван.
Тот ловко спрыгнул с подножки кабины и устремил не испуганный, а совершенно наивный взгляд на шофера. Сквозь по-азиатски приплюснутые веки поблескивали тревожные огоньки.
— Моя руль крутит, — кивнул головой на кабинку незнакомец, одетый в куртку домашнего пошива из шкуры неизвестного Ивану животного. Монгольского типа лицо, черные, как смоль, ровные волосы, японская улыбка говорили, что перед Иваном был один из местных жителей Приамурья.
— Вижу, что крутишь, — все еще с серьезным лицом сказал Иван и замолчал, не найдя предмета для дальнейшей беседы.
— Моя, — от уха до уха улыбнулся незнакомец.
— Твоя, твоя, — тоже не смог сдержать улыбку Иван: перед ним стояла такая святая простота и наивность, что сердиться было никак невозможно. И он спросил: Да кто ты такой?
— Моя Фейка…
— Что за Фейка? Ты же, как мне кажется, парень! — оглядел Иван незнакомца с ног до головы.
— Моя Ерофейка… Ерофей!..
— Имя-то русское! — удивился Званцов.
— Моя русский, — с тихой, но твердой гордостью объяснил Ерофей. — Только моя нивх…
— A-а, нивх, так ты так и говори. — Иван уже слышал о таком народе, проживающем и в Приамурье, и в Приморье, и во многих других местах Дальнего Востока, и занимающемся охотой да рыбной ловлей.
— Нивх, — кивнул Ерофей. — Моя зовут по-русски… Фейка… Однако моя русский… Руль крутит хочу, — вдруг без обиняков заявил он, глаза его загорелись, и он нежно рукой погладил горячий капот грузовика. — Учиться… машина… — Жестом он показывал, как управляет автомобилем, поворачивая туда-сюда баранку.
— А теперь чем занимаешься? Что делаешь, спрашиваю?
— Моя охотник! — весело и тоже не без гордости воскликнул Ерофей. — Белка, куница — бах и в глаз. — И он указательным пальцем ткнул себе под глаз.
— Ну, так уж прямо в глаз! — Иван недоверчиво покрутил головой. — Врешь ты, Ерофейка! Не верю!..
— Моя не врет! — обиделся нивх. — Моя правду говорит… Улянку спроси, шамана спроси, всех спроси… — И вдруг он настойчиво продолжил: — Научи, моя шофер буду…
— Хорошо, — чтобы быстрее отвязаться от неожиданного ученика, согласился Иван. — Но не здесь и не сейчас, приходи в поселок…
— Твоя звать как?
— Иваном… Званцов Иван…
— Твоя Ивана, моя Ерофейка, — звонко рассмеялся искренне счастливый нивх.
Еще неделю Званцов ездил в тайгу, но Ерофея больше не встречал. Он растаял в бескрайней Приамурской тайге словно дым. Иван даже начал сожалеть об этом. Находясь в четырех стенах своей комнатушки, он мечтал о том, как абориген тайги будет сидеть за рулем грузовика и везти его по ухабистым лесным дорогам. У каждого своя мечта: у одного она высокая, у другого — не столь значительная, но все же мечта. Многие жизненные планы Ивана рассеялись, как утром туман над Серединкой, особенно после распада брака с Евдокией, и теперь у него появилась благородная цель — помочь нивху Ерофею стать водителем автомобиля. И вот уж и этому плану, казалось, не суждено было сбыться.
Уставший, весь день проведя за рулем, Званцов зашел в контору, чтобы сдать путевой лист. Как всегда, Шурочка встретила его с радостной улыбкой и надеждой в томном взгляде. Он понимал, что стоит ему лишь чуть-чуть откликнуться на ее желание то ли огоньком глаз, то ли ответной улыбкой, как взаимные чувства между ними вспыхнут буйным пламенем, но он заставлял свое сердце оставаться холодным и непроницаемым. Не хотел Иван ссоры с Бугаевским, но, главное, Шурочка, несмотря на свою молодость и привлекательность, не была в его вкусе, хотя это, может быть, всего лишь ему казалось. Евдокия все еще продолжала занимать мысли Ивана. И еще была причина, по которой Званцов не мог, подойдя к столу, заваленному путевыми листами своих коллег, светло улыбнуться Шурочке, как это делала она, и предложить:
— Сегодня в клубе новый кинофильм, пойдем?
Увлеченный девушкой, Валентин Бугаевский стал меньше пьянствовать, приличнее одеваться, ежедневно бриться и однажды даже принес Шурочке цветы, якобы по ошибке, думал, что у нее день рождения. Об этих цветах узнал почти весь поселок, а директор леспромхоза Перетять-ко удивленно разводил руками.
— Не ожидал, не ожидал, — говорил он. — Слыхал я, что любовь помогает человеку на ноги встать, но не верил… Разве моя Приська могла бы вывести меня из запоя? Никогда, могу биться об заклад!.. Только партийная организация на такое способна… А вот Бугаевский очумел, что ли? И я такому очумелому позволю опять сесть за руль грузовика, потому что с водительским составом у меня беда!..
Шурочка цветы взяла, но отложила их на самый край стола. Поставила ли она их в воду, чтобы не завяли, дольше были живыми, Иван не знал. И никто не знал. Но все понимали, что между девушкой и Валентином все наладится и мешать им в этом деле, ни в коем случае, нельзя. Вот и теперь Иван не ответил Шурочке улыбкой на улыбку и даже отвел в сторону глаза. Девушка нахмурила густо накрашенные брови, надула губки, небрежно взяла его путевой лист и кинула его на стопку таких же бумаг. Вослед уходящему Ивану она, как бы, между прочим, сказала:
— Тебя какой-то якут спрашивал…
— Что за якут? — Иван остановился у порога, держась за ручку двери.
— Откуда я знаю, — сердито отвечала Шурочка. — Мало ли их тут шастает!.. Охотник какой-нибудь, может, беличью шкурку продавать принес или поменять на что…
— Ну, да, — кивнул Иван и пошел
