Собаки и волки - Ирен Немировски

«Но Бог знает, что делает, и дает этим проклятым людям легкую, проворную походку, которая спасет их на краю пропасти, буря обрушивается на них, но они не погибают. Он также дарует им великое счастье, столь же неожиданное и почти столь же ужасное, как и бедствия».

В дверь позвонили. Это не мог быть Гарри: он только что ушел. Она открыла дверь и увидела Бена. На вид он совсем не изменился с тех пор, как ушел несколько лет назад – ни работа, ни усталость, ни время не оставили на нем отпечатка. Казалось, он всегда подчинялся законам, не влиявшим на простых смертных: разочарование старило его, вспышка надежды снова молодила. Еле заметно, легким стремительным шагом он скорее прокрался в комнату, чем вошел в нее. «Конечно, – вдруг подумала Ада, – он такой же, как прежде». Когда они жили в нижнем городе, он точно так же возвращался со своих тайных вылазок на ночную рыбалку на реке.

Как и тогда, Ада подскочила к нему, схватила его за плечо и встряхнула:

– Зачем ты пришел?

– Попрощаться с тобой, – ответил он.

– Ты уезжаешь?

– Да.

– Сегодня вечером?

– Да.

– Что ты сделал?

Он пересек комнату и сел на кровать.

– Против меня возбудили дело, – сказал он, и, откинувшись на подушку, на мгновение закрыл глаза.

Она спросила:

– Всего одно?

– Ты всегда была такой остроумной, девочка моя, – сказал он, улыбнувшись.

Она взяла его за руку:

– Ну, тогда давай, беги, чего же ты ждешь?

– Ночью никого не арестовывают. К тому же, пока они приведут в движение эту свою неповоротливую полицейскую машину, я буду уже далеко…

– Но что ты сделал? – испуганно и умоляюще повторила она.

Он встал и заходил по комнате, открывая и закрывая шкафы.

– Что ты ищешь? Деньги?

Он не ответил.

– Ты голоден?

– Нет. Просто пить хочу. Умираю от жажды, дай мне попить.

Она налила ему стакан воды.

– Каплю вина, Ада.

– Да ты уже пьян!

Бен не стал ее слушать. Наконец он нашел немного белого вина, смешал его с водой, и стоя выпил маленькими глотками.

– Багажа нет?

– Никакого багажа.

– Как в старые добрые времена, – пробормотала она, – три рубашки и макинтош, всегда готовый к отъезду, легкий, как ветерок, с паспортом в кармане?

Он сухо спросил:

– Почему ты думаешь, что я изменился? А ты, любовница богача Зиннера, ты-то все еще здесь!

Поколебавшись секунду, он добавил:

– Ты знаешь, что уеду не только я?

– Что это значит?

– Что кому-то – кто, конечно, этого не ожидает, – тому, кто сейчас спит в мягкой французской постели, неплохо было бы завтра или сегодня вечером поступить так же, как я, если он не хочет все проиграть так же, как я.

– Ты с ума сошел? Ты пьян?

– Я не сумасшедший и я не пьян. Но ты скоро поймешь, что я имею в виду.

– Неужели тебе удалось впутать Гарри в свои грязные делишки, в эти твои чертовы мутные махинации! – закричала она.

– Точно.

– Гарри? Но это невозможно! У вас нет ничего общего!

– С ним – нет, но с его дядями, с его фирмой меня связывает много чего, что будет для него очень неприятным сюрпризом.

– Но что происходит, в самом деле, что?

– Завтра ты прочтешь обо всем в газетах!

Ада, сверкнув глазами, бросилась на него:

– Говори немедленно! Да говори же, черт тебя побери!

– Крах дома Зиннеров, – сказал он, – который до сих пор удавалось держать в тайне. Катастрофа разразится завтра, последствия обычные: суд, скандал, общественное негодование и так далее.

Он улыбнулся и проводил взглядом нарисованную им самим в воздухе арабеску – запутанные и замысловатые, как кружева, переплетения – одним движением длинных, гибких и беспрестанно двигавшихся рук.

– Ты знаешь, все самые блестящие комбинации складываются в легкую и хрупкую конструкцию, которую можно обрушить одним махом. А здесь нас постигла череда неудач. Чего ты хочешь? Раньше банкротами становились только частные лица. А нам пришлось иметь дело с неплатежеспособными правительствами. Одно за другим они сдувались, и за каждым банкротством следовала какая-нибудь революция, смена режима или война. И мы оставались с носом, с затопленными шахтами, разрушенными заводами и национализированными железными дорогами. Что это был за год! За последние двенадцать месяцев я прожил больше, чем за последние двенадцать лет. Я сделал все, что мог…

Он остановился и посмотрел на нее:

– Да, ты правильно догадываешься. Я не останавливался ни перед чем. Я хотел выиграть время. В таких играх все сводится к тому, чтобы продержаться как можно дольше. Ты копаешь яму, чтобы заполнить другую, до тех пор, пока все не взлетит на воздух… Или не будет чудом спасено. Меня обвиняют в подлоге.

Он пожал плечами.

– Надо было продержаться, играя и против наших противников, и против самих Зиннеров. За последние шесть месяцев я иногда… подделывал их подписи. Это было необходимо. Потом, некоторые бумаги, которые составляли часть активов… мне пришлось изменить кое-какие даты, чтобы убедить кредиторов подождать. Если бы это оставалось в тайне и у меня было бы еще несколько месяцев на любые безрассудства – все можно было бы спасти. Революции заканчиваются. Режимы меняются. Сами природные богатства, на которые я рассчитывал, никуда не делись. Но нужно продолжать покупать людей. А это дорогого стоит… И для меня, и для них. Один мальчик, который втайне работал на меня, покончил с собой. Ты думаешь, что жонглируешь цифрами и они тебе подчиняются, но всегда есть человеческий фактор, нечто непредсказуемое и неминуемое: мелкие амбиции людей, их несчастная любовь или их страхи. Дурак потерял голову и наложил на себя руки, перед смертью написав письмо прокурору Республики. Вот так все и стало известно. Знали ли Зиннеры? – медленно произнес он, обращаясь на этот раз не столько к Аде, сколько к самому себе. – Нет, наверное, нет, по крайней мере, сначала. А потом они притихли, потому что поняли, сколько можно было бы получить. Их это опьянило, они побежали вперед, ничего не разбирая на своем пути и забыв о препятствиях. Как старые лошади, – сказал он, жестко усмехнувшись, – которые долго пробыли взаперти в конюшне, но опять заслышав крики и удары кнута, будут бежать, пока не упадут замертво. Но я хотя бы заставил их бежать. Со мной им было хорошо. Что они получили благодаря мне, и, что еще важнее, чего они могли бы еще достичь, ты даже представить себе не можешь! Их банк был большим, знаменитым, старым, но бессильным, медленным, тяжеловесным, закостенелым,