Встретимся в музее - Энн Янгсон

бешеное вращение катушки,

стоит клюнуть лососю,

как резко распахнутый парашют,

контур черепа на фоне неба,

с треском приводящий тебя

в вертикальное положение;

так раскрывается человек,

впуская в мир еще одного человека.

Конечно, это более личный и интимный подарок, чем вязаная шапочка или варежки. Но интимный совсем в другом смысле. Вязаная вещь говорит: «Я думаю, что знаю твой вкус достаточно хорошо, чтобы понять, что тебе понравится эта одежка на твоем младенце». Стихотворение говорит: «Кажется, я знаю тебя достаточно хорошо, чтобы быть уверенной в том, что ты поймешь мои чувства».

В самом начале года я поеду в Инвернесс. Напишу Вам оттуда. Если Карин захочет, чтобы я что-то связала, только скажите.

Шлю Вам всю свою любовь,

Тина

Копенгаген

20 декабря

Дорогая Тина,

сегодня я тоже буду краток. Просто поблагодарю Вас за стихотворение. Карин тоже передает спасибо. Я прочитал его медленно и вдумчиво, но не уверен, что понял. Карин поняла его лучше меня и попросила подругу найти для нее сборник стихов этой поэтессы. Еще она передает, что, если Вы захотите связать для малышки что-то не бледно-розовое, она сочтет за честь принять такой подарок.

Сейчас мы все вместе живем в квартире Карин: сама Карин, Биргитт, Эрик и я. В квартире очень тепло, и она кажется до отказа заполненной детскими вещами. Колыбелька, пачки подгузников, детская ванночка, пеленки, погремушки и тому подобное. Почти каждый из этих предметов больше самой новорожденной. Она все еще очень маленькая и занимает совсем немного места, но из-за всех этих вещей и нас троих дома яблоку негде упасть.

Я смотрю на Биргитт и поверить не могу, что такое хрупкое существо способно как-то выживать, но она не просто выживает, она растет и развивается, как ей и положено. (Карин сейчас заглянула мне через плечо, увидела, что я пишу, и заметила, что именно об этом говорится в стихотворении. Придется перечитать его.)

Мы с Эриком завтра уезжаем, и мне кажется, это к лучшему. Это даст Карин и Биргитт больше пространства, чтобы найти свой собственный ритм жизни вдвоем. Я скоро напишу Вам еще, уже из Силькеборга.

С любовью,

Андерс

Инвернесс

8 января

Мой дорогой Андерс,

вот мы и перекочевали в мире и спокойствии в следующий год. Мы и наши семьи в безопасности, нет ничего, чего можно было бы ждать с ужасом и надеждой. Давайте надеяться, что новый год не принесет нам печали. Как Вам кажется, уместно ли это новогоднее желание? Или я не желаю ничего конкретного, только выжить, не испытывая боли? И если так, стоит ли этого желать? Я не собиралась начинать письмо с такой ноты. Сама не знаю, откуда берутся подобные мысли, просто стоит мне только сесть за письмо Вам, как все нити, связывающие мое сознание воедино, ослабляются, и на бумагу просачивается ручеек подсознания. Я возьму себя в руки, буду беспечнее и веселее.

Сейчас я нахожусь в Инвернессе. Приехала поездом. Это предприятие само по себе принесло мне много радости. Мой путь пролегал через следующие ключевые точки:

1. Из Бери-Сент-Эдмундса в Питерборо.

2. Из Питерборо в Йорк.

3. Из Йорка в Инвернесс.

Я привожу такие подробности, потому что уверена, Вам они понравятся, а раз они нравятся Вам, то и я им рада. Первый поезд был полон. Я забронировала место заранее, но на нем уже сидел молодой человек и крепко спал, так что я приготовилась стоять до следующей станции, но потом одна девочка уступила мне место. Я редко пользуюсь общественным транспортом, поэтому для меня стало потрясением, что я уже перешла линию, отделяющую достаточно молодых, чтобы постоять, от тех, кто вызывает у юных такое уважение, что они готовы уступить свое место пожилому человеку. Я чуть было не отказалась, но потом поняла, что тогда (1) буду выглядеть старой брюзгой и (2) лишу девочку удовольствия проявить вежливость и совершить добрый поступок. Поэтому я с улыбкой приняла ее предложение. Она улыбнулась в ответ, и ее улыбка поистине украсила мой день.

На этом первом отрезке пути я много суетилась, целый час то пыталась снять пальто, потому что было слишком жарко, то никак не могла открутить крышку термоса, которая, видимо, немного заржавела из-за того, что я редко ей пользуюсь. Этим я, видимо, раздражала мужчину с ноутбуком, сидевшего рядом, отчего ощущала еще больший дискомфорт и вообще жалела, что не осталась стоять. Но ведь тогда мне не досталась бы чудесная улыбка той девочки.

В Питерборо я схватила свои пожитки и стремглав помчалась на соседнюю платформу, чтобы успеть на поезд до Йорка. На этот раз я сразу заняла зарезервированное место. Сначала разобралась со всеми вещами и только потом села и начала наслаждаться моментом. Правда, мне хотелось, чтобы поезд ехал немного медленнее, чтобы я могла подольше размышлять о людях, живущих в домах, которые мы проезжаем, стоящих на платформах, выгуливающих собак, срезающих зелень в своих теплицах. Параллельно с разглядыванием чужой жизни через стекло я слушала голоса внутри вагона. Чем ближе к Йорку подъезжал поезд, тем чаще до меня доносился йоркширский акцент, а я обожаю слушать, как говорят люди с непривычными мне акцентами. Слова вроде знакомые, но неожиданные интонации и мелодика добавляют речи лиричности, экзотичности, задора по сравнению со знакомым мне говором. В общем, я так здорово проводила время, что забыла пообедать.

На красивом вокзале в Йорке мне пришлось снова схватить пожитки и постараться не опоздать на поезд в Инвернесс. На этот раз у меня было место за столиком: два человека напротив меня, один рядом. Я устроилась, съела свои бутерброды и, поскольку за окном тянулись километры сельской местности, а я слишком привыкла к ней, чтобы впечатлиться, начала вязать подарок крошке Биргитт. От Йорка до Инвернесса всего шесть часов пути, маловато, чтобы закончить задуманное, но я непременно отправлю подарок со следующим письмом. Это будет маленький медвежонок, которого я вяжу так называемой жемчужной вязкой, в синем свитере чулочной вязки. Вам эти слова наверняка ни о чем не говорят, но жемчужное переплетение узловатое, а чулочное – гладкое, две разные текстуры, которые сможет ощутить младенец. И вязать изделие в разных техниках интереснее, чем в одной.

Рядом со мной сидел мужчина, а напротив – женщина и мужчина. Все наблюдали за тем, как я вяжу. Я заметила, что, пока была немолодой, ничем не выдающейся соседкой по сидению, поедающей сэндвичи с говядиной и яблоко, я чувствовала себя практически невидимой. Тогда