Поплавок из осокоря - Иван Владимирович Пырков
Это преддверие рыбацкого похода, квинтэссенция его предвкушения, волшебное место перехода состояний.
Разговоры в здешних локациях происходят примерно такие – сверхсодержательные:
– Что интересует?
– Да мужики, разве, короче, одним словом объяснишь?
– Ясно. Сейчас все найдем.
В центре этой своеобразной вытянутой сцены – два бойких старичка-близнеца. Впрочем, актеры эти обиделись бы на подобные возрастные рамки. Сколько я помню себя, они всегда торговали, и всегда были седыми, и ничуть не изменились за последние лет тридцать, пожалуй. Вот и скажи, что старики. Движения их быстры́, а слова остры́. Не торгуют – танцуют и поют. Да и одеты молодцевато – клетчатые рубашки с коротким рукавом, бескозырочки. У них во всем здешнем театре – богатейший рыбацкий реквизит. И творческий беспорядок тоже – уникальный. У всех все разложено по полочкам, гармония да и только, у братьев-близнецов – настоящий космический хаос. Переломанно-перепутанно-перевернутое пространство. А может, еще и время. Недаром же они не меняются. Ну то есть совершенно. В мотки лесок, сцепившихся меж собой намертво еще в другую, скажем так, эпоху, вкогтились ржавыми тройниками блесны, поводки лещевых колец перекрутились с оснастками для ловли хищников, древние грушевидные грузила глухо упали куда-то под прилавок, мотки изоленты спутались с проволокой, садки и вентеря соединились в лабиринты, где много входов и ни одного, как с Короткой улицы, выхода.
– О! – воскликнула Таточка. – Какие отличные братья Арни! Номер один и номер два.
Как точно она смогла их назвать-идентифицировать – вот ведь талант! Братья Арни постоянно выясняют отношения между собой, что вовсе не мешает их маленькому, хотя и безбрежному бизнесу. Со стороны, кстати, особенно людям несведущим, может показаться, что Арни вообще один – только в разных местах одновременно.
Подходим и спрашиваем у братцев Арни раколовку.
Я, если уж честно, не очень-то им доверяю. Пару лет назад приобрел у них довольно дорогую снасть – коромысик. К тонкой, но несгибаемой проволоке с двух сторон прикреплены поводки с крючками, а внизу аккуратненькая кормушечка.
– Захочешь карася – будет карась! – уверяли меня тогда братья Арни, хотя я и не знал еще, что их так зовут. – Понадобится лещ – кидай на глубину и готовь садок. Снасть – зверь!
Я забрасывал коромысика в самые перспективные лещиные ямы, зашвыривал на голавлиную быстрину, опускал в травяные карасиные заводи. Был терпелив и последователен. И не добился ни одной поклевки. Выслушав историю о моем фиаско, братья-близнецы поругались:
– Ты зачем ему этого коромысика продал, кормушка какая-то не такая!
– Сам ты не такая! Кормушка как кормушка. А вот крючки, которые ты прилаживал, слишком большие!
– Я к другому коромысику крючки ладил, а это, по узлам вижу, твоя работа!
Они еще долго выясняли отношения, но другого, более уловистого и правильного коромысика, мне в подарок не предложили.
Раньше они смотрели на меня с сожалением и пониманием – рыбак-одиночка, дело известное. Теперь, когда рядом Таточка, – глядят с любопытством и, подумалось мне, завистью.
Один из братьев, Арни номер один, протягивает нам раколовку – вроде неплохую.
– Ты что делаешь, – взвивается другой, Арни номер два. – Позоришь нас перед людьми!
– Это я позорю?
– Это ты позоришь!
– Почему?
– Да потому что в такую раколовку два рака за неделю заползут. Вот, посмотрите, вот настоящая снасть!
И Арни номер два с шумом и скрежетом вытягивает из-под завалов какую-то съежившуюся, ветхую и совершенно запыленную ловушку. Как будто на ней десять лет назад засох ил и превратился в пыль.
– Вот раколовка так раколовка, – трясет он ею у Таточки перед носом. – На нее даже краба поймаете!
– Сам ты краба! – возмущается Арни номер один. – В Волге крабов нет!
– Ничего ты не понимаешь, старый болван, в Волге все есть!
– Не надо краба, – отстраняю я предложенный любезным Арни номер два раритет. – Лучше скажите, ведь это у вас…
Я так рад, увидев любимую снасть, что не сразу, только через мгновение, называю ее:
– Это у вас… Кружки!
Кто не ловил на кружок, считаю, кто не гонял их по осенней, прострелянной молниями-щуками глади, тот ничего не знает про настоящий азарт. Какие там горы златые, какие «ставки» и шекспировские страсти, если есть где-то на свете осеннее глубокое озеро, по которому тихонечко плывут, снаряженные твоей опытной рукой, кружочки. Пока что белые. И вдруг случается перевертка. И загорается красное солнышко посреди синей живой водички. И ты мчишься на веслах, гадая: «Окунь? Огромный кружковский окунина? Или в этот раз щучка?» А может, и пустой переверт – так даже таинственнее, ведь непопавшаяся, обманувшая тебя рыба становится со временем в твоих воспоминаниях все загадочнее и крупнее.
И я начинаю свою изустную поэму о кружках – прямо посреди рынка. «Понимаешь, – говорю, – милая, кружки – это абсолютная свобода. Ты знаешь, что такое абсолютная свобода? Ни тебе подкормки, ни тебе якорей, ни мороки с поплавочными забросами-перебросами да зацепами-корягами. Есть только ты и пущенные тобой в свободное плаванье чудо-кружки. Некоторые ничего не понимающие варвары, бывает, привязывают их к кустам или там прячут в камышах… Но это все равно что привязывать мечту. Нет, настоящий кружочник пускает их по ветру, по легкому ветерку, а сам, притаившись в заводи, неспешно курит, и следит за их вольным перемещением, и думает свои думы…»
Обветренные люди после примерно третьего моего восторженного слова сплюнули и принялись заниматься своими делами – привыкли к моей брехне-то. Братья Арни продолжили выяснять, какая раколовка круче и кто из них лучше знает Волгу. Но что мне они! Со мной Таточка, и это все для нее! Поэтому вдохновенно продолжаю:
– Можно весь день (подумай только, осенний день-слиток, день-подарок!) пропетлять по хитрым протокам, терпеливо устраивая кружки в самых перспективных местах – под листьями кувшинок, чуть тронутыми сентябрьской ржавью, в тайных озерцах-затончиках, на самой середине, в непознанной глуби… Но – так и не увидеть перевертку. Ни одну. А все же улов будет богатый – он называется ожидание! Или проще – мечта. Вот-вот, кажется,
