Синдром неизвестности. Рассказы - Евгений Александрович Шкловский

Земле безразлично, кто и что творит на ней. Она принимает в себя всех – и жертвы, и их мучителей, не разбирая, кто прав, кто виноват. Ее не смутить предсмертными криками и стонами.

Или все-таки где-то вершится суд?

Снова нет ответа.

Да, я раздумываю о небольшом пряничном домике с розами в палисадничке. И чтобы непременно в Дахау, такой милый ладный коттеджик, светленькие ситцевые занавесочки на окнах, птички мирно чирикают, тишина, покой и благорастворение.

Да, я хочу поселиться именно там. И не потому, что желаю кому-то что-то доказать, а просто… Ходить по этой познавшей всякое земле, можно сказать, в эпицентре нечеловечьей лютости, словно ничего не происходило. Словно прошлого нет.

Смотреть на деревья, на бегущие по автострадам красивые мощные автомобили, на неторопливо идущих по своим делам прохожих. Поливать цветы. Говорить, пусть и с ужасным акцентом, на местном языке и спокойно слушать в ответ гортанные резкие звуки. И оттого, что я буду там жить, и ходить, и поливать, и разговаривать, может, земле и всем станет немного легче.

Ничего, я выдюжу.

Было, не было…

Сапун-гора

Давно Варя с ним не виделась, а когда долго не видишься, человек вдруг оказывается совсем другим, даже если его узнаешь. Понятно, с годами все меняются, кто больше, кто меньше, а иного и вовсе не узнать – так над ним жизнь потрудилась. Но Веню узнала сразу: все такой же немного неуклюжий увалень со слегка рассогласованными движениями (ноги и руки в разные стороны)… И вдруг помстилось, что перед ней все тот же мальчишка, как много лет назад, смешной, вихрастый, страшно серьезный и застенчивый, отчего еще более забавный.

Он и тогда, в детстве, был немного ниже ее ростом, отчего она чувствовала себя старше, взрослее, что ли, и даже как бы опекала его, потому что он то и дело норовил попасть в какую-нибудь передрягу, спотыкался на ровном месте, не знал, куда девать руки, сильно сутулился… Она по-матерински или, верней, по-сестрински журила его и не больно, но вполне ощутимо хлопала по спине – выправляла осанку. «Держи спину прямо!» – строго и совсем по-взрослому. Он, не обижаясь, ненадолго разгибался, смущенно оглядывался на нее и улыбался.

Они были, если по старинке, кузенами, то есть двоюродными, встречались в основном только летом в деревне под Торжком у бабушки с дедушкой, поскольку ее семья жила в Москве, а его в Севастополе. Но и этого было достаточно, чтобы задружиться. Причем еще как! Если про кого и могли сказать, что они не разлей вода, то именно про них. Всюду вдвоем – и с ребятами играть, и в лес по грибы, и за столом рядышком, ну и она, как старшая (сама себя назначила, хотя почти ровесники), им руководила: пойдем туда, садись сюда, не ешь грязными руками, ну и так далее. Нельзя сказать, что ему это нравилось, однако тем не менее безропотно принимал ее главенство.

Была в нем некая бесхарактерность, что ли, между тем как ей нравилось верховодить. Она и в самом деле чувствовала себя взрослей и мудрей, что со стороны, наверно, казалось забавным (переглядывания бабушки с дедушкой). А ведь она отчасти копировала именно их, поскольку бабушка тоже шефствовала над дедом, обычно сумрачно молчаливым. Тот, правда, иногда не выдерживал и срывался, мог пошуметь или даже бросить ложку, встать и уйти из-за стола.

Веня не только не сердился, но всякий раз, когда надо было что-то сделать, вопросительно смотрел на нее, ожидая ее решения или наставления. Она была для него лоцманом в пока еще тихом житейском болотце, где в общем-то ничего особенного не происходило, но для них и того было достаточно.

Однажды без разрешения решили сбегать на Тверцу (ее инициатива), даже не искупаться, а просто помочить ноги, день выдался жаркий, солнце пекло как бешеное, бабушка с дедушкой куда-то ушли, с Веней уже переиграли во что только можно, разморило, стало скучно…

Калитка на заднем дворе отворялась легко, они и выскользнули. До Тверцы было километра три, шли быстрым шагом, над чем-то смеялись, хотя на душе было тревожно, как-никак, а запрет нарушен, старшие могли вот-вот вернуться…

Тверца в том месте была достаточно широка (или казалась такой?), течение быстрое… На берегу было не так жарко, обдувал ветерок, они разрезвились, забегали в воду, выскакивали, одежда быстро вымокла от брызг, но им было так легко и весело, что сам черт не брат.

Неизвестно, как долго бы это продолжалось, если бы вдруг не заметили над водой метрах в полутора от берега – «Смотри, смотри!!!» – совсем недалеко от них движущуюся над водой змеиную зеленовато-бурую головку и в толще поблескивающей воды ленту длинного извивающегося туловища. Им было известно, что в лесу встречаются ужи, а бывает, что и гадюки, хотя самим видеть не приходилось. А тут все было так отчетливо, так, можно сказать, осязаемо, будто коснулись змеиной кожи и ощутили ее смертоносную холодную скользкость.

Несколько секунд они, как завороженные, не веря своим глазам, наблюдали за рептилией, и затем их словно ветром сдуло. Ну и стрекача же они дали! Объятые ужасом, как на крыльях летели, будто змея (кто же это все-таки был?) могла преследовать их!

Вбежав стремглав в дом и вспрыгнув с ногами на высокую, тяжко скрипнувшую под их телами бабушкину кровать, долго пытались отдышаться и прийти в себя, но страх все не отпускал.

К счастью, никто не заметил их недолгого отсутствия, а вылазка так и осталась тайной, еще больше их сблизившей.

Периодами они долго не виделись, а в последний раз встретились, когда она приехала в Севастополь студенткой предпоследнего курса столичного вуза. Веня тоже учился на инженера, они были молоды, свободны, много гуляли, ходили вместе купаться в море, валялись на пляже, разговаривали о жизни, об искусстве (она тогда увлекалась живописью), вспоминали детство, деревню, бабушку с дедушкой и то приключение на Тверце. «А как мы удирали, помнишь?» – спрашивала она. Еще бы, конечно, он помнил, разве такое можно забыть?

Какими-то нехожеными козьими тропами они взобрались на Сапун-гору, он протягивал ей руку, чтобы помочь, и теперь уже не она, а он опекал ее, хотя все равно по-прежнему чувствовала себя взрослее и как бы свою власть над ним. Они бродили по расположенному здесь парку Победы, смотрели на раскинувшуюся внизу Балаклавскую долину, на синеющую в туманной дымке гряду гор, на проплывающие низко облака, и их волновало что-то чистое,