Несбывшаяся жизнь. Книга первая - Мария Метлицкая
– Бабка! Ты что, с луны свалилась? – слышала она и тут же торопилась поскорее уйти.
Бывало и похуже: и чучело деревенское, и алкашка, и уголовница… И советы отправляться на паперть, и вопросы, откуда у нее, бомжихи, деньги…
Мария возвращалась и плакала, но дочери не говорила: стеснялась. Хорошо, что Лиза целый день на работе. Хорошо, что не видит ее слез.
Старалась хозяйничать, вести дом. Стирая пальцы в кровь, терла постельное белье. Тщательно мыла полы – с заходом во все углы, тремя сменными водами.
Таская по квартире стремянку, перемыла светильники и люстры. Постирала занавески, а на ветхие поставила заплатки.
Разобрала антресоли, которыми не пользовались после смерти Нины.
Нашла ее вещи: две пары скукоженных ботинок, похожих на рассохшиеся рыбацкие баркасы, и дырявые валенки.
Нашла и Лизину девчачью обувку – сандалики, ботиночки, маленькие, изгрызенные молью валеночки, дырявые резиновые сапоги и совсем заношенные домашние тапки. В старых наволочках обнаружились детские байковые платьица, полинявшие ситцевые трусы и коричневые, в рубчик, чулочки с дырявыми пятками. Варежки с порванными пальцами. Пожелтевшие ситцевые платки, надеваемые под зимнюю шапку. Сарафаны с оторванными карманами. Затвердевшие, ломкие от времени дождевики.
Нина ничего не выбрасывала.
Увидев гору старых вещей, Лиза схватилась за голову.
– Хранила! – ужаснулась она. – А божилась, что выкинула!
Сколько же хлама было на антресолях! Поломанные игрушки, школьные платья – от первого до последнего класса, коробка с побитой посудой, дырявые кастрюли, Лизины тетради… Скупость, нищета? Да кто знает. Но от вида старья Лизу едва не вырвало…
Сияли окна, сверкали люстры, пахли свежестью занавески. Даже прикроватные коврики поменяли цвет.
«Еще бы паркет натереть», – думала Лиза.
Полечка всегда вызывала паркетчика, и в квартире несколько дней вкусно пахло мастикой. Лиза любила этот запах, а Ритка ненавидела и устраивала скандал.
И тетка паркетчика не жаловала: лишний расход. Зато какие красивые после него были полы! Масляные, блестящие, как каток… Лиза плыла по ним в мягких тапочках, закрывая глаза и блаженно фантазируя. Будто играет музыка, медленно падают снежинки, пахнет снегом, а она скользит и скользит по гладкому льду: в белых фигурных коньках и блестящем – как у настоящих фигуристок! – костюме…
Но коньков – ни фигурных, ни простых, а уж тем более белых – у нее не было. Впрочем, как и костюма. И на каток она не ходила: в обычном платье стыдно, а в спортивных штанах еще стыднее.
А вот у Ритки коньки были: настоящие фигурки (правда, не белые, а коричневые) и короткое вязаное платье – Полечка связала, вместе с кокетливым беретиком в цвет. Только каток Ритка не жаловала, потому что каталась плохо. Вечно падала, ревела и скандальничала.
Так и висели фигурные коньки без дела: на крепких белых шнурках, в коридоре на гвозде.
Лиза с завистью смотрела на них:
– Мне бы такие!
Но даже если б она осмелела и попросила у Ритки коньки, ничего бы не вышло. Нога у Ритки была маленькая, на два размера меньше Лизиной. Да и в вязаное платье не влезть – куда ей Риткины вещи. Лиза на голову выше Ритки: высокая, ширококостная, руки-ноги крупные. Ритка же – мелкотня, метр с кепкой.
Риткины коньки валялись в куче хлама.
Лиза посмотрела на них и вздохнула – вот она, мечта детства. Еще одна, которая завтра окажется на помойке.
В общем, ни ленивицей, ни иждивенкой Мария не стала. Трудилась изо всех сил, и вечно не успевающая следить за хозяйством Лиза была ей благодарна. Да и встречались они нечасто – только по вечерам, и то накоротко. Вопросами Мария не досаждала, глаза не мозолила.
«Все не так страшно», – повторяла Лиза.
Елена Николаевна Лизу ревновала к нежданной гостье, а саму гостью осуждала.
– Как это так? Бросить дочь, не вспоминать о ней, а на старости лет явиться? А для чего? Разумеется, чтобы за ней ухаживали, следили за здоровьем… Ну да, дочка – врач! И что – такая «мать» имеет к этому отношение?
Лиза вяло возражала, пыталась оправдать поступок Марии, но в душе была с ней согласна.
Теперь в гости к Лизе Елена Николаевна не приходила, отказывалась. Не скрывала, что из-за Марии.
– Не обессудь, но мне неприятно смотреть на эту женщину, – резко отвечала она. – Лучше вы ко мне. Ты и Анюта, в смысле…
Анюта с новым членом семьи тоже в итоге смирилась.
Жила бабушка Маша в своей комнате, вернее – в бывшей соседской, и Анюту не доставала. Новая бабушка оказалась невредной.
А еще с ее приездом отменилась пятидневка. Бабушка забирала Анюту из сада рано – раньше всех. Это было событием: мама всегда опаздывала, и уставшие воспитатели срывали на ней все зло.
Из сада шли медленно – как говорила бабушка, «с чувством, толком и расстановкой», заходя по дороге в магазины и отдыхая на лавочках. Аня видела, что идти бабушке тяжело: во-первых, она старенькая, а во-вторых, с больными ногами.
Ноги и вправду были ужасными – толстыми, опухшими, в веревках синих выпуклых вен: бабушка «потеряла их в командировке». Еще бабушка называла вещи по-своему, незнакомо. Ну, например, городские булочки за семь копеек – те, что с хрустящим зажаренным гребешком, – бабушка называла «французскими».
Анюта смеялась:
– Ба! Ну какие они французские? Они что, из Франции?
– Из Франции, – строго отвечала бабушка. – Не в том смысле, что их привозят из Франции. А в том, что их своровали.
– Как своровали? – пугалась Аня. – Своровали и привезли?
– Да нет! – раздражалась бабушка. – Конечно, нет! Аня, какая же ты бестолковая!
– Это ты бестолковая, – обижалась внучка. – Не можешь объяснить, вот и злишься!
И, вырвав свою руку из бабушкиной, гордо шагала вперед.
Но мирились они быстро: как только на горизонте появлялся киоск с мороженым. Но мороженое покупалось только в теплую погоду – и, как Анюта ни уговаривала, как ни просила, как ни объясняла – что «мама покупала всегда, даже в морозы, потому что это закалка!», бабушка не соглашалась.
«Упрямая как ослиха, – думала Аня. – Гулять с ней нормально, но не так, как с мамой. И сравнивать нечего».
Конфеты покупали по сто грамм. Сто грамм «Мишек», сто грамм «Трюфелей», сто грамм «Грильяжа».
– Всего понемножку, – говорила бабушка. – Зато разных и хороших, настоящих. Конфет, а не насмешку. Можно взять килограмм «Ласточки», но разве это конфеты?
Анюта пожимала плечом:
– Конечно, конфеты, а что же еще? И очень даже вкусные!
– Приучайся к хорошему, – говорила Мария. – Развивай вкус.
Еще бабушка тоже любила кофе. Кажется, даже больше мамы.
– Никак не могу напиться, – оправдывалась она, наливая
