Несбывшаяся жизнь. Книга первая - Мария Метлицкая
Письмо лежало в почтовом ящике.
Писем им не писали, и Аня видела, как нахмурилась и расстроилась мама. Целых два дня мама была странной, задумчивой и молчаливой. Не готовила ужин, а просто варила пельмени.
И отлично, пельмени Анюта любила. Мама застывала у окна, роняла тарелки, не читала Анюте на ночь – в общем, была непохожа на обычную маму. И что там было, в этом письме, кто его написал?
А письмо было от Марии.
Мария писала, что полтора года, как умер Леня, и это горе она так и не пережила, да и вряд ли переживет. И еще, что очень сдала, превратилась в настоящую развалину.
Мария сетовала, что жить одной – невозможно, бессмысленно. Что с возрастом непереносимым стал и климат, и она не вылезает из ангин и воспалений легких. Но главное – одиночество. Главное и самое страшное. Соседка, с которой они дружили, уехала, и даже молока и хлеба некому принести. С лекарствами плохо, да и до аптеки еще надо дойти… Она просила, чтобы Лиза не воспринимала письмо как намек, ни в коем случае! И умоляла выслать лекарства.
В который раз Лиза перечитывала письмо – и откладывала его в сторону.
А через три дня Лиза пошла на почтамт и отбила телеграмму:
«Приехать за тобой не могу, извини. Но собирайся, мы тебя ждем. Сообщи, когда приезжаешь – постараюсь встретить».
– Скоро приедет бабушка, – роняя очередную вилку, рассеянно сказала однажды Лиза. – Бабушка Маша.
– Какая бабушка Маша? – удивилась Анюта.
– Моя мать, – коротко бросила Лиза.
Если б Анюта умела присвистнуть – точно б присвистнула, как делал это дворник Семен, когда чему-то удивлялся! Но свистеть она не умела и вопросов маме не задавала: видела, что мама переживает.
«Потом спрошу, – решила Анюта. – Но странно: почему об этой бабушке Маше мама никогда не рассказывала?
Интересно, какая она? Старенькая, в платочке, как все бабульки на лавочках? В тапочках и без зубов? Добрая или злая? И как они заживут втроем? Ведь им с мамой никто не нужен, они привыкли вдвоем, им хорошо…»
Не просто хорошо, а очень здорово.
– Нам же никто не нужен, – часто говорила мама, – правда, Анют?
А тут эта бабушка как снег на голову…
Что будет дальше? Было любопытно и страшновато.
А потом решила: у мамы не может быть злой и противной матери. Просто не может – и все.
И Анюта на этом успокоилась.
А вот Лизе было совсем неспокойно.
Правильно ли она сделала, что позвала мать в Москву? Понятно, что по-человечески – правильно. Но они же чужие люди, чужие как никто. И обида ее никуда не делась: Лиза ее не простила.
Да и какая она ей мать?
Уживутся ли они, сложится ли у них с Анютой? Мать всю жизнь прожила для себя – ну, не для себя, для Ленечки,– но это одно и то же: детей не растила. А у Лизы характер, да и с Анютой не всегда просто, дочь тоже штучка.
Не пожалеет ли она, что решилась?
Свой мир Лиза выстроила не без труда и усилий, и теперь, когда все сложилось и устаканилось…
К тому же старый больной человек – большая обуза.
Но что уж теперь, телеграмма-то отправлена. Всегда она так, сгоряча, не подумав о последствиях. И нет пути назад, нет вариантов. Не уживутся – Мария не посылка, обратно не отправишь. Оставалось надеяться на лучшее.
Уложив Анюту, Лиза сидела на кухне. Был поздний вечер, надо бы укладываться, а она все сидела и вспоминала.
Мам-Нинины слова… Колкие, злые, полные ненависти и оскорблений. И такая она, и сякая – дочь бросила, за любовником поехала, с которым наверняка воровали вместе или еще чего похуже.
И слова Полечки, утешающие и успокаивающие:
– Она хотела тебя забрать. Нинка не отдала.
Дурацкая поездка в поселок… Глупейший поступок в ее жизни! – зато вместе с Дымчиком…
И слова – матери ли, не матери – Марии:
– Он не твоего поля ягода. Не нужен он тебе, не твой человек. Такой однажды предаст и не оглянется, вспомнишь мои слова.
И свою злость, даже ненависть: за тот небрежный прием, несказанные, но такие ожидаемые слова, за нескрываемые равнодушие и холодность… Ничто Марию не оправдывает, ничто! Ни болезнь обожаемого Ленечки, ни внезапность Лизиного приезда.
Она не нужна матери, никогда не была нужна. Ни тогда – в детстве, ни потом – в юности. Ей нужен был только Ленечка, «свет клином» и «рай в шалаше», безумная страсть – какая-то отчаянная, стыдная, неприличная! Променять ребенка на мужика!.. Ну да, есть такие. Но как-то все это – неправильно, что ли…
А если бы такое случилось с Дымчиком и с ней? Поехала бы она за ним следом? А если бы уже была Анечка? Взяла бы ее?
Туда, где снег по крыши и гнилая картошка? Туда, где та еще публичка и все остальное тоже то еще? За Дымчиком – точно бы рванула, он без нее бы не выжил. А дочка? Оставила бы ее здесь, в Москве, или потащила бы с собой? С кем бы оставила? Ну, например, с теть Полей, если бы Полечка была жива… А если бы нет?
Дымчик и Анюта – кого она бы выбрала?
– Не хочу! – зашептала она. – Не хочу я выбирать! И мне не придется… Как хорошо, что мне не придется! Какая же я счастливая…
Лиза тряхнула головой, пытаясь избавиться от непрошеных мучительных мыслей, налила себе чаю – и тут же забыла об этом.
Чуть позже она вылила остывший чай в раковину – и достала из шкафа когда-то недопитую Дымчиком водку. Плеснула в ту же чашку и выпила. Обожгло жаром, разлилось внутри теплотой.
Слезы стояли в горле – в сердце нарыв, который не рассосался. А она, если говорить прямо, и не хотела, чтобы он рассасывался. Холила свои обиды, лелеяла, как любимый цветок, удобряла. Вместо того чтобы… Просто понять и простить. Или хотя бы только простить. Сколько же можно? Но нет – она же не такая! Она не отпустит. Будет страдать, но расковыривать свою рану не перестанет – такая натура.
Лиза уронила голову на руки и беззвучно заплакала. Даже сейчас она думала о дочери – не разбудить бы и не напугать.
– Простишь, Лиз, – сказал ей однажды Дымчик. – Когда-нибудь простишь. Лучше бы раньше, но – ты не такая… Эх, Лизка…
* * *
Она ее не узнала. Смотрела на старуху, стоящую на пороге, и не узнавала. Грузная,
