Несбывшаяся жизнь. Книга первая - Мария Метлицкая
«Глаза, – испуганно мелькнуло у Лизы. – Глаза!»
Когда-то яркие, горящие, теперь – блеклые. Неживые.
У ног, обутых в разбитые мужские сапоги, стоял заштопанный рюкзак и потертый фибровый чемодан. Вот и все, что нажила Мария за долгую жизнь.
Анюта испуганно жалась к матери.
– Проходи, – тихо сказала ошарашенная Лиза.
Мать закивала, подхватила свои вещи и наконец зашла в коридор.
– Упарилась, – жалко улыбнулась она. – У нас-то уже зима, а у вас тепло.
Лиза кивнула:
– Ну да, еще лето …
Мария сняла тяжелое пальто, сбросила сапоги, скинула на плечи платок и пробормотала, что тапочки не нужны: у нее свои, вот здесь, в мешочке.
– Сейчас-сейчас, Лизонька! Сейчас найду и обуюсь!
В коридоре остро запахло потом и прелой обувью.
– Оставь, – испугалась Лиза. – Потом найдешь. Вот тапки, надевай. Ты, наверное, хочешь с дороги умыться?
Мать неуверенно кивнула.
Потом она перевела взгляд на Анюту и тихо спросила:
– Это и есть твоя Анечка?
– Она. Знакомьтесь: это, Аня, твоя бабушка Маша.
Анюта спряталась за материнскую спину. Эта бабушка ей совсем не нравилась.
– Стесняется, – пожала плечами Лиза. – Ничего, привыкнет… А почему ты не предупредила, не отбила телеграмму?
– Тревожить тебя не хотела, – ответила Мария. – Ничего, добралась: чай, сама в прошлом москвичка!
Она умылась, сходила в туалет и из коридора спросила:
– А теперь куда, Лиза?
Лиза накрывала на стол.
– К нам, – ответила Лиза, – на кухню. Будем ужинать.
Мать осторожно села на стул, внимательно оглядываясь. Потом посмотрела в окно и усмехнулась:
– А вид все тот же. Красивый – витрины светятся, машины… Только шумно от них очень. Отвыкла… Отвыкла от города, от машин, от всего… Шарахаюсь, как коза.
– Привыкнешь, – ответила Лиза. – К тому же окна твоей комнаты выходят во двор, а там тихо. Только Семен, дворник, с бодуна матерится. А с бодуна он почти ежедневно. Да, Анют?
Лиза улыбнулась.
Девочка осторожно кивнула и, подумав, тихо спросила:
– А что такое «с бодуна», мам?
Женщины рассмеялись.
– Извини, – сказала Лиза, – ужин не успела, только с работы пришла. Да и не ужинаем мы, так – чай с бутербродами. Иногда яичницу делаем – да, дочь? – если очень голодные. Хочешь яичницу?
Мария замахала руками:
– Что ты, какая яичница! Такая колбаса вкусная! И сыр. Я давно так вкусно не ела…
И вдруг она погрустнела. Дожевала кусочек сыра и говорит:
– Странное ощущение: нет Полины, нет Ритки. И Нины нет…
Мама молчит, не отвечает. Поджала губы, как будто обиделась.
Анюта знает: Полечка – бывшая соседка, а Ритка – ее дочь. Полечка умерла, а Ритка… Про Ритку Аня как-то забыла…
«Наверное, тоже умерла? – подумала Анюта. – Иначе бы мы познакомились».
И с удивлением посмотрела на Лизу. Но она ничего не сказала, и Анюта начала разглядывать бабушку Машу.
Странная она была, эта бабушка.
И некрасивая.
Вид у нее был какой-то неопрятный, и одета была как капуста: две кофты – одна поверх другой – старые, застиранные, с торчащими петлями… И юбка как у цыганки – широкая, длинная, почти до пят, с большим карманом, зашитым зеленой ниткой. И грязная внизу. Платок еще этот: огромный, тяжелый, накроет таким – задохнешься. Страшный платок, бабки-ежкин…
Все у этой бабушки странное. Вроде лицо незлое, даже наоборот, но очень уж морщинистое – тоже как у Бабы-яги из книжки. Разве что без крючковатого носа и волосатой бородавки.
И волосы странные: белые, волнистые, густые… Только рассыпанные какие-то, лохматые.
В общем, не нравилась Анюте эта новая бабушка, совсем не нравилась.
«И она теперь будет всегда здесь, – с ужасом думала она, – в их с мамой квартире?»
А еще – гости всегда приносят ребенку шоколадку или книжку, или даже куклу, как Елена Николаевна, мамина заведующая. Кукол у Ани завались, она в них не играет даже, просто так принято, говорит мама: в дом всегда что-то приносят. А уж ребенку обязательно, дети всегда смотрят в руки. Вот когда они с мамой идут в гости (правда, это бывает нечасто), мама всегда что-то покупает – цветы или торт, игрушку или сладости.
У Анюты все есть, но, раз уж так принято, она всегда ждет и старательно смотрит в руки.
А эта бабушка ничего не привезла. Совсем ничего! Даже бесполезного пупса или шоколадку,– которые, кстати, Аня не любит,– но ведь принято?
«У всех, только не у этой странной лохматой бабушки, – разочарованно вздохнула Анюта. – У нее, наверное, свои правила».
И ушла к себе. Чаю она напилась, бутерброды поела, конфетой закусила.
– Аня! – кричит ей вслед мама. – Полчаса поиграй – и в кровать! Ты меня слышишь?
– Слышу, – вздыхает Анюта. – Не глухая.
И зачем она приехала, эта бабушка? Лично ей она не нужна. Да и маме, кажется, тоже…
Впервые за много лет Лиза открыла Полечкину комнату. Странное было чувство…
Мария посмотрела на Лизу, но ничего не спросила.
Обвела взглядом комнату, села на диван и вздохнула.
– Хоромы, – тихо сказала она. – Царские хоромы! Я, Лиза, этого не заслужила: чисто, просторно, тепло…
– Отдыхай, – закончив стелить, бросила Лиза. – Отдыхай и отсыпайся. Завтра выходной, тогда и поговорим.
Лиза ушла к себе.
Анюта спала, но ее простыня была перекручена. Так бывало, когда она болела.
«Нервничает, – поправив постель, поняла Лиза. – Переживает».
Все нервничают и переживают. Как у них сложится?
«И почему я всегда усложняю свою жизнь, вместо того чтобы облегчить? Почему не думаю о себе?.. Как ужасно, что завтра воскресенье. Лучше бы был обычный будний день, и я бы просто ушла на работу…»
Но завтра выходной, и им придется провести его вместе. Вместе завтракать, вместе обедать. Вместе пойти гулять. И еще придется разговаривать. Только о чем? Лиза не понимала.
Но самое главное, что она не могла понять и уместить в голове,– что это теперь навсегда. Мария приехала навсегда.
Сюда… В любимую спасительную пещерку, где раньше можно было прятаться, укрываться от проблем и неприятностей… Где теперь можно обнимать дочку, засыпать вместе с ней – и ни с кем, ни с кем не разговаривать…
Мария приехала сюда навсегда.
7
Но неожиданно все получилось совсем не страшно.
Не сразу, но со временем все наладилось.
Первые месяцы Мария приходила в себя, боясь лишний раз выходить на улицу. А если уж выходила, то шарахалась от машин, стеснялась своего деревенского вида и старых вещей и наглухо, по самые глаза, повязывала платок. У прилавка в магазине, увидев нахальную и бойкую продавщицу, окончательно терялась
