Эхо наших жизней - Фейт Гарднер
Это было не просто сообщение – это было прощание.
– Мне очень жаль, – говорю я Тэмми, вставая. Я еще раз проверяю телефон: ничего. Я знаю, что не могу просто сидеть здесь и пытаться получить работу копирайтера, когда моя интуиция кричит, что моя сестра может саморазрушаться дома. Любя кого-то, ты нутром понимаешь, когда что-то не так. С любовью приходит и ответственность. Я писала об этом в том эссе. Я должна знать. – У меня срочное семейное дело.
– Прямо сейчас? – Тэмми выглядит встревоженной.
– Да. Я знаю, что это ужасное совпадение. Мне правда нужно бежать. – Я встаю и направляюсь к двери. – Антонио заслуживает эту работу – вы должны выбрать его.
– Мы можем перенести встречу, – говорит Тэмми, вставая и следуя за мной. – Тебе понадобится отгул? Ты уверена, что с тобой все в порядке?
– Не уверена, – говорю я и выхожу из ее кабинета. Антонио удивленно смотрит на меня, когда я хватаю свою сумочку и выбегаю из офиса. Внизу я пишу Джой сообщение.
«Пожалуйста, ответь. Я волнуюсь.
Я серьезно, просто напиши мне хоть одно слово, хоть что-нибудь.
Я ушла с работы, профукав это интервью».
Я беру такси до дома. Я кусаю губы. За окном женщины в деловых костюмах стоят на углу улицы, кто-то болтает по телефону, мужчина едет на скутере с бумбоксом на плече, из которого доносится классическая музыка. Фонари проносятся мимо, качаются деревья, люди куда-то спешат на своих машинах, тоже кусая губы. Что их беспокоит? Кого они потеряли? Кого боятся потерять?
Добравшись до дома, я взбегаю по лестнице. Достав ключи, я отпираю дверь и вижу свое отражение с паникой на лице в новом стекле. В гостиной темно, тихо, чисто. Сейчас это сочетание кажется зловещим. Вещи сестры теперь вечно висят возле двери, как и ветровка, которую мама почти никогда не надевает.
– Джой? – кричу я.
Я подхожу к ее двери и стучу. Ответа нет. Тишина поселяет во мне панику, и я пытаюсь открыть дверь, выкрикивая ее имя. Но там дурацкая щеколда. Дверь не поддается.
– Джой, пожалуйста, это не смешно, – кричу я. – Джой, проснись! Проснись!
Я начинаю пинать дверь. Когда это не помогает, я иду на кухню, беру нижнюю часть блендера – тяжелый кусок металла – и бегу обратно к двери Джой. Я начинаю бросать его раз за разом в центр двери. Я вскрикиваю, когда случайно раню палец, и он начинает кровоточить. Но это меня не останавливает. От двери на пол летят щепки, куски дерева и белая краска. Я вдруг думаю: «Это какое-то безумие. Что, если Джой просто вышла? Что, если она пошла ко врачу? Что, если она спит?» Но нутром я чувствую. Именно поэтому я пробиваю дыру в ее двери, потому что чувствую и не хочу рисковать, проигнорировав интуицию, как Майкл проигнорировал Джошуа.
Вскоре в двери появляется дыра, достаточно широкая, чтобы в нее заглянуть. Я вижу свою сестру, скорчившуюся на полу.
– Джой! – кричу я.
Я просовываю руку в дыру и открываю щеколду, распахивая дверь. Я бегу к сестре, лежащей на ковре.
Она лежит лицом вниз. Я поднимаю ее, кладу голову себе на колени. Кажется, она еще дышит. Трудно сказать. На ее рубашке немного рвоты. Я легонько бью ее по щекам.
– Эй, Джой, Джой, – говорю я.
Она не отвечает. Она ужасно бледна. Я думаю, она умирает. Я начинаю рыдать.
– Джой, зачем ты это сделала? – спрашиваю я. – Ты не можешь этого сделать, не можешь. Пожалуйста, очнись. Пожалуйста, просто очнись.
На ее кровати трио оранжевых пузырьков с таблетками. Я тянусь к ним и встряхиваю, но не слышу никаких звуков.
– Джой, – всхлипываю я, гладя ее по щеке.
Я звоню в службу 911 и выпаливаю скороговоркой:
– У моей сестры передозировка рецептурных лекарств, пожалуйста, срочно пришлите скорую помощь.
Женщина на том конце провода говорит мне перевернуть Джой на бок, на случай, если ее снова вырвет, пока она без сознания. Я продолжаю плакать и разговаривать с сестрой, пока жду.
– Джой, – говорю я ей сквозь слезы. – Все ведь было не так плохо. Это просто дерьмовые несколько месяцев, но так же будет не всегда. У тебя вся жизнь впереди. Ты должна закончить свой альбом! Закончить колледж! Ты не можешь вот так просто бросить нас с мамой. Ты не можешь. Не имеешь права.
Я держу ее голову и наклоняюсь к ее губам, не зная, дышит ли она еще. Она такая холодная. Боже мой, боже мой. Я бью ее по щекам – ничего. Я начинаю судорожно искать в телефоне, как делать искусственное дыхание, когда раздается звонок в дверь. Я встаю, чтобы впустить парамедиков.
– Я не знаю, дышит ли она еще, – кричу я им, когда они входят. – Помогите ей, пожалуйста. Быстрее!
Они спрашивают меня, где она, и толпятся в ее комнате. Та кажется меньше, когда в ней находится столько людей в униформе, а на фоне них тело Джой еще крошечнее. Они измеряют ее пульс, и один из них переворачивает Джой на спину. Они пытаются разбудить ее, но не получается. Они спрашивают меня, сколько таблеток она приняла и когда, пила ли она, а я отвечаю, что не знаю. Это случилось где-то в последние два часа, с тех пор как я ушла на работу. Я показываю им на пустые пузырьки на ее кровати. Медики о чем-то переговариваются, а потом передают по рации, и в этой суете я слышу какие-то обрывочные термины, типа «не реагирует» и «дыхательная недостаточность», и все, что я могу делать, – это рыдать, качать головой и смотреть на сестру, мою неподвижную сестру, старшую сестру, которая вдруг стала такой маленькой. Кто-то просит меня отойти в сторону, чтобы освободить место для каталки. Я наблюдаю за всем из-за дверного проема, прикрывая рот рукой, вцепившись в свое лицо, все кажется таким сюрреалистичным, а мысль «Джой мертва» бьется в мозгу, эти ужасные два слова, о которых я никогда в жизни раньше не думала.
– Что происходит? – спрашиваю я.
– Она дышит, – отвечает мне один из врачей скорой помощи, – но не реагирует.
– Она умрет?
– Мы отвезем ее в отделение скорой помощи. Можете поехать с нами.
Я выхожу на улицу вслед за ними. Наш домовладелец стоит внизу, на его лице написано: «Что, черт возьми, опять произошло». Сначала
