Эхо наших жизней - Фейт Гарднер

– У меня нет времени сейчас объяснять, – кричу я.

Когда они открывают задние двери машины скорой помощи, Джой приоткрывает глаза. Она кажется озадаченной, но не испуганной, на лице любопытная полуулыбка.

– Джой! – кричу я, бросаясь к ней. – Джой!

– Э‐э? Где мы? – невнятно произносит она. – Это «Дом Намасте»?

Она закрывает глаза и снова засыпает. По ее виду не кажется, что ей лучше, особенно когда медики надевают на нее кислородную маску и ставят капельницу прямо по дороге. Но я цепляюсь за надежду, что она еще здесь. Она все еще она. Она не покинула нас, еще нет.

Глава 41

Больница чистая и белая, будто яичная скорлупа, по телевизору крутят местные новости. «МЕСТНАЯ СОБАКА НАЖАЛА В МАШИНЕ НА ГАЗ И ЕЗДИТ ЗАДНИМ ХОДОМ УЖЕ ЧАС» – сообщает бегущая строка. Множество кадров полицейских, беспомощно стоящих на месте, пока собака ездит по кругу. «Идите на хрен», – думаю я. Моя сестра чуть не умерла, а по телику вот такие новости? В каком же тупом мире мы живем. Я говорю об этом маме, и она растерянно поднимает глаза на экран.

– Лучше пусть это будут тупые новости, чем плохие. – Она возвращается к телефону, выписывая что-то в блокнот на коленях. – В этой статье говорится о неоднозначном успехе применения флумазенила для снятия передозировки бензодиазепинов. И что иногда при передозировке назначают активированный уголь для абсорбции, но я не уверена, что это рабочий вариант, учитывая, что анализ крови показал наличие алкоголя и СИОЗС в ее организме.[21][22]

– Мам, закрой это все, – говорю я. – Пусть врачи просто делают свою работу.

– Я должна как-то помочь, – настойчиво говорит она. – Это моя вина. Это моя работа – помогать ей, и я ее не сделала. Я должна все исправить.

– Это не твоя вина.

– Отчасти моя, – говорит мама, глядя на меня, тушь расплывается вокруг ее глаз.

Я обнимаю ее и говорю, что она ошибается, хотя понимаю ее чувства.

Разве мы все не несем ответственность друг за друга? Разве мы не единственная защитная стена между опасностью и нашими близкими? Разве не могли мы что-то сделать, что бы изменило нынешнее положение вещей? Разве поступок каждого человека – это не камешек, брошенный в воду, которая рябью расходится на многие мили? И все же мы не можем жить в постоянном сожалении обо всем, что не сделали или не смогли сделать, потому что иначе нас просто парализует. Но как найти этот баланс? Эти вопросы – вопросы, которые я написала всего несколько дней назад в эссе, – звучат в моей голове сегодня, пока я обнимаю маму, пока я жду новостей о сестре в той же больнице, на том же этаже, от тех же врачей, что лечили ее от ПТСР всего шесть месяцев назад.

Через несколько минут врач сообщает нам, что состояние Джой стабилизировалось. Мама тут же выуживает телефон и спрашивает обо всех лекарствах, о которых она вычитала в интернете, и врач говорит:

– Мисс Лавелл, перестаньте, пожалуйста, гуглить.

Мама неохотно возвращает телефон в сумочку. Врач говорит нам, что поставил Джой капельницу и она уже проснулась, хотя все еще сонная и в прострации. Он говорит, что ее оставят на ночь, а утром переведут в психиатрическое отделение.

Я облегченно выдыхаю. Моя душа снова озаряется солнцем – Джой жива, она очнулась. Я знаю, что психиатрическое отделение не Диснейленд, но там ей помогут.

– С ней все будет хорошо? – спрашивает мама. – Нет ли… травм мозга, проблем с дыханием? Я прочитала в интернете, что некоторые люди могут впасть в кому.

Врач качает головой:

– С ней все будет в порядке.

– Видишь, мам? – бормочу я. – Хватит гуглить.

– Ее вовремя доставили, – продолжает врач. – Случись это позже, были бы последствия. Но она точно поправится. И при определенном лечении, надеюсь, она снова станет собой.

Такое странное выражение, если задуматься: «снова станет собой». Как будто все это время Джой не была собой. Как будто кто-то чужой занял ее тело. Такая терминология, конечно, неверна. Мы всегда остаемся собой, даже в самые трудные времена. Но мне понятно это выражение, потому что именно так это ощущается. Именно поэтому я постоянно скучаю по сестре, даже когда она всего в нескольких дюймах от меня.

Я скучаю по ней и сегодня.

Она полусидит на больничной койке, в больничном халате и кожаной куртке задом наперед, с одним рукавом – в другой голой руке торчит игла капельницы. Она выглядит почти такой же бледной, как простыни кровати под ней.

– Привет. Простите меня, – это все, что она говорит, когда мы к ней заходим. Мама садится с одной стороны койки, я – с другой. Эта больничная палата находится на пятнадцатом этаже, и из окна открывается вид на Моссвуд-парк, раскинувшийся над бульварами со сверкающими машинами; вид простирается до самого залива, мостов, зеленых холмов и колокольни на территории кампуса Беркли. – Мне правда очень жаль.

Голос у нее хриплый и все еще немного невнятный, как у напившегося человека.

– На самом деле я мало что помню. Знаю только, что доктор был разочарован моим поведением и беспокоился за мое самочувствие. Я знаю, что совершила большую глупость.

– Ты приняла все свои бензодиазепины, антидепрессанты и запила их алкоголем, – говорит мама.

– Ага, и еще мое снотворное. Не забудь о нем. Это они мне сказали. Да, я знаю. Простите меня. – В ее глазах стоят непролитые слезы. – Хотя могло быть и хуже. Я знаю, что у меня заканчивались лекарства.

– Ты помнишь, как это сделала? – спрашиваю я.

Она на мгновение задумывается:

– Смутно. Урывками.

– Почему, Джой? – спрашивает мама. – Почему ты это сделала? Ты никогда раньше даже не заикалась о подобных мыслях.

– Потому что я импульсивная дура. Какой еще ответ ты хочешь услышать? – говорит Джой. – Гляньте на меня. Я сраная неудачница. Я не могу выйти из дома, у меня ни друзей, ни амбиций, а когда ты переедешь, Бетти унаследует меня, как какой-то благотворительный проект по работе с инвалидами. Даже Лекси не хочет со мной разговаривать. А ты знаешь, какой конченой лохушкой надо быть, чтобы Лекси отказался терпеть твое дерьмо?

Джой не плачет. Она выглядит сердитой, искренне сердитой. В этом есть что-то освежающее – она так долго пребывала в этом странном состоянии агорафобного блаженства, что я забыла о ее остром языке.

– Может, ты теперь не та, какой себя считала, – говорю я.

– В смысле? – спрашивает она.

– Ну, по крайней мере, ты вышла из дома. Это уже немало.

Джой смотрит в окно:

– О да, вот это успех.

– Мы найдем тебе помощь, – говорит ей мама. – Я