Рассвет сменяет тьму. Книга первая: Обагренная кровью - Николай Ильинский
Доставали из сундуков наряды и другие девушки, бродили, взяв друг друга под руки, по улицам села и якобы, совсем случайно — надо же! — попадались на глаза пилотам, смелым охотникам не только в небе, но и на земле. Больше всех старалась понравиться летчикам Нюрка Казюкина. Верхняя пухлая ее губа была чуть-чуть сдвинута вправо, а нижняя — влево, густо накрашенные, эти губы требовали немедленного поцелуя. Улыбалась она постоянно, показывая не совсем ровные, не совсем мелкие и не совсем белые зубы, но все равно улыбалась красиво. Не один пилот с первого же дня положил глаз на ее пышноватые формы.
Рядом со столовой, где питались летчики, был расположен магазин потребкооперации, влачивший жалкое существование: с начала войны в него почти не завозились государственные товары, и жители села не сдавали, как прежде, свои продукты — нечего было сдавать. Раньше в магазин люди несли масло, яйца, мясо, словом, все, чем были богаты и что оставалось избыточным. Теперь полки пустовали, даже соль редко появлялась, и люди уже начинали использовать в пищу суперфосфат и нечто подобное. Но в магазин они по привычке заходили, цокали языкоми, пожимали плечами, вспоминали довоенное время.
Неожиданным явлением стал приход сюда Евдокии Лыковой. Шла она в магазин вовсе не за товаром, прекрасно зная, что в нем давно хоть шаром покати, ничего стоящего и, главное, необходимого нет. Шла посмотреть на других, но главное — показать себя. Для этого приоделась во все лучшее, что хранилось в сундуке, даже на свидание к Василию Игумнову не бегала такой нарядной. Увидев ее, летчики рты разинули, и даже те, кто сидел за столом, побросали ложки, вывалились наружу из столовой:
— Львица!
— Местное национальное достояние!
— Источник прекрасных генов!
— С такой и в шалаше, как в раю!..
— С нею в любой полет, хоть на Берлин, хоть к черту на рога!
Присутствовавший здесь же Степка отрицательно мотал головой. Его в полку принимали уже как своего. И даже на довольствие в столовой поставили, правда, сто граммов ему не давали: во-первых, на боевое задание он не вылетал и, во-вторых, считали, что еще слишком молод, чтобы приобщаться к спиртному.
— Евдокия же брошенная мужем, — вдруг вылил Степка ушат воды на разгоряченные головы пилотов. — Иван, то есть бывший муж, выставил ее за ворота!..
Летчики не хотели верить: какой дурак добровольно откажется от такой крали?
— Не ерунди, Степан, — обернулся к нему Привалов. — Таких, как она, за ворота не выставляют, такие сами громко хлопают воротами…
— Так она тогда почти и… ушла, — пытался объяснить Степка.
— Как это — почти?
— А вот так, — Степан замялся, он стыдился сказать откровенно, что женщина эта потаскуха: на нее было устремлено столько восхищенных глаз.
— Досказывай, — дернул его за рукав Алексей.
— Она это самое… — вспомнил он мужские разговоры о поведении Евдокии, когда она была еще замужем. — Она… не совсем надежная… Ну, с трактористом из МТС стала вожжаться, и за это Иван Званцов, то есть муж ее, вместе с барахлом, что лежало в сундуке, за ворота выставил. … У нас так принято, обычай такой…
— И где же теперь этот горе-Иван? — не унимался Алексей. — На фронт ушел?
— Нет, он перед самой войной на Дальний Восток уехал по вербовке… Вы, товарищ лейтенант, о нем у Виктора спросите, Иван — его старший брат…
— А-а, — неожиданно и смущенно протянул Алексей, почувствовав, в отличие от других летчиков, некоторую неловкость.
Волей-неволей пришлось ему отказаться от ухаживания за первой красоткой Нагорного, хотя, как ему показалось, проходя мимо группы летчиков, Евдокия ласково посмотрела именно на него, именно ему подарила обворожительную улыбку, от которой, как от горячих лучей весеннего солнца, ему вдруг стало так тепло и приятно! Но так думал каждый летчик, толпившийся тогда на крыльце столовой. Каждый был твердо уверен, что это неземное создание взглянуло именно на него и лишь ему подарило свою обворожительную улыбку. Так на живописном полотне талантливо нарисованная женщина всегда смотрит на вас, в какую бы сторону вы ни отошли. У Привалова несколько отвисла челюсть, он искренне загрустил и даже пожалел, что сильно привязался к Виктору: неловко же теперь ухлестывать за его бывшей невесткой, как-никак она — жена брата, хотя и бывшая.
Крутилась около летчиков и Зинаида. По красоте она уступала Евдокии, но как она ходила: пройдет медленно, важно, двигая заметными ягодицами, и у всех мужиков голова во след ей свинчивается. Казалось, сама щедрая природа подарила ей искусство дефиле, о котором Зинаида и никто в Нагорном слыхом не слыхивал. В девичестве старинного сарафана, а в замужестве паневы не признавала.
— Мне дай шелковое платье или кофточку с юбкой, чтобы вся красота моя была налицо, — смеялась Зинаида. — Ну, как в кине артистки ходят.
— Ну и баба! — восхищался даже Афанасий Фомич, привыкший, что женщины Нагорного носят только паневы. — У Антохи губа не дура, выбрал же такую!.. Жалко, Пешка не видит у своего сына этакую жену!.. Не вовремя умер братка мой, — вспоминал он Перфилия, своего старшего брата, уснувшего по пьянке на сырой земле, которая наградила его простудой и скоропалительной чехоткой.
С наступлением сумерек молодежь Нагорного, несмотря на войну, на боевые действия, которые подходили все ближе и ближе, собралась на выгоне, правда, не устраивая, как прежде, веселые корогоды, а просто, толкаясь, беседуя о наболевшем: раньше всего о сводках с фронта, о возможной оккупации немцами Красноконского района, о будущих проблемах, которые могут возникнуть после этого.
— В партизаны уйдем, — горячился Тихон. — В лес, он у нас на сотни километров тянется — не достанут!..
Алексей Привалов, освобожденный от ночных полетов, также задержался в селе, где и встретился с Евдокией, которая, как бы случайно, шла, шла куда-то по неотложному делу и вдруг — надо же! — оказалась на выгоне. Алексей широко улыбнулся ей.
— Я знаю, — тихо призналась она, — мне сказали… Вас Алексеем зовут.
— Информация верная, — как-то сухо, да еще поперхнувшись от неожиданности, ответил Алексей, мысленно ругая себя на чем свет стоит за такой чисто бюрократический ответ.
Минутная пауза тянулась, как показалось Алексею, целую вечность. Он ощущал
