Приехал в город (Ким Ки Дук) - Леонид Александровский
Я всё подписал и профукал всё
Душа дребезжит как у Робби Басё
Художник рисует портреты с натуры
Пользуясь возможностями мускулатуры
Я когда-то ее написал портрет
А он превратился в помойный пакет
Снятый на видео неудачно
Но со всем содержимым смачно
Северная заставляла варить с ней борщи, я резал чертову свеклу, и мне казалось, что по пальцам течет кровь. Мясо с желчью, суп с кровью, колбаса из дерьма. Там это нормально. Хотел написать сценарии научно-фантастического фильма про то, как социальные связи и либидо окончательно разойдутся в будущем. Люди станут ходить в специальные sex gyms — что-то среднее между спортзалом и траходромом — и ублажать себя на навороченных аппаратах. «На них можно выставить любой параметр: скорость, цвет кожи, запах и вкус вагины, размер члена. Проблема изнасилований будет решена окончательно. Зачем стеречь жертву в подворотне с неясными последствиями, если можно прийти в sex gym и отдуплить свой идеал, если хочешь — при всех? Публичные дома в буквальном смысле. В фильме двое знакомятся в сауне после сейшена и пытаются строить отношения, но, пройдя современные мытарства, признают несовместимость сторге и эроса. Лишь снова оседлав свои агрегаты, они возвращаются к попыткам совместности». Как-то в Канне нашептал все это Клер Дени, она и спиздила. Когда увидел Джульетт на железном мустанге, чуть не расплакался от обиды. Потом подрочил, всегда на нее стоит. Мне рассказали, что Ленин дрочил в тюрьме, засовывая в хлебный мякиш. Старая Бинош женщина бриош.
Приезд в другой город запускает цепочку рутинных событий, которая уже через две недели позаботится о том, чтобы драгоценное чувство новизны вас покинуло. Пожрать побриться потрахаться по тратиться посрать поспать покататься в поезде познакомиться поговорить помыться поссориться пойти в полицию постричься. Все равно везде, умноженное на время.
В другом сценарии Джэхён должен был играть мужика, который живет одновременно с двумя телками в разных квартирах на противоположных окраинах небольшого города. Покупает им черные платья и бульдогов, дает одинаковые ласковые прозвища женщинам и клички собакам. Красит сожительницам ногти на ногах вишневым лаком, водит в одни и те же сетевые рестораны. «Совершенно обычный персонаж, никаких извращений. Но вставал у него только когда он думал о другой бабе, с которой недавно спал. Иногда он ездил от одной к другой в течение дня, так у него стоял еще тверже.
Через 10 лет одна умирает, приходится заводить новую другую. Градообразующая фабрика в городе закрылась, баб осталось мало. Другую удается найти, но та оказывается дальней родственницей первой. Все раскрывается, троице удается прийти к соглашению, но теперь ему приходится платить им зарплату». Договорился с Дельпи и Жакоб, но однадругая кинула и уехала сниматься в российской комедии про апокалипсис.
Интернет убил знание, уничтожив путь к нему. Инициационный маршрут от зарождения любопытства до его удовлетворения предполагал длинную цепочку не столько умственных, сколько физических движений, совершение которых формировало привычку к познанию, продолжаю я, перекладывая указку в другую руку. «Сходить и кинотеатр, записаться в библиотеку, засунуть пленку в камеру, соблазнить дочку профессора». Сейчас интеллектуальное путешествие имеет продолжительность двух тыков в экран, засранный рекламой и сообщениями от кого-то, с кем вы едва знакомы. Одна казахская дрянь пыталась отправить мне инстаграмму после того, как я отымел ее в зад, а потом отхлестал ремнем. Наказание: нескольких кровавых швов на бедрах.
Любая страна — пеббл-бич. Каждая галька — человек, нет двух одинаковых галек. Наверху лежат самые серые и неинтересные, выцветшие на солнце. Под ними, стоит лишь зачерпнуть горсть ладонью, — красивые и глубокие по цвету, мокрые от соприкосновения с илом. Потом приходит собака и ссыт на них.
Я дрочил на нее всю жизнь, с того дня, когда мы перестали сношаться и наши пути разошлись навсегда. Тела других мастурбаторных роботов по прошествии времени разлагались в фекальной жиже забвения, а она никуда не уходила. Была беспроигрышным вариантом, на который мы с отростком всегда могли положиться. И вот она умерла, и я больше не решаюсь. Был бы это секс с мертвецом? Присутствие человека в жизни другого не имеет ничего общего с трехмерной анатомией. Может, дело в этих чертовых японских фильмах? Слишком пересмотрел их в сеульской синематеке, положа руку на сердце.
«Войны и эпидемии всегда идут друг за другом. Болезнь поначалу косит всех, война — только несмышленых идиотов, разрешивших порубить себя на фарш с машинным маслом. Потом все меняется: от болезни делают прививку, а война начинает потрошить всех, кто живет в ее время, ибо она несовместима с жизнью». В каждом из моих фильмов война перманентна, как и в любом доме Севера и Юга. Нельзя спрятаться от нее в кокон, трупная вонь все равно просочится сквозь щели. Можно только бежать, украв старую географическую карту, чтобы с ее помощью найти смерть на своих условиях.
«Как думаешь, хоть одного поймаем до дембеля?»
Когда ты экзотика, можно позволить себе гораздо больше. Тебя не считают равным, но не ниже себя. Вот он, парадокс постколониального экзотизма, продолжаю я. Все дело в культуре. В Америке, стране придурков, ты будешь неполноценным червем с деревенской ухмылкой. Штатовские dolboyebi еще в 50-е выучили пару корейских названий, чтобы охмурять ими баб. «Я положил десяток узкоглазых между ущельями Пак Чон Хи и Чон Ду Хван». И ноги раздвигаются автоматически, как двери в метро.
Зато во Франции будешь порочной энигмой. В Париже я поспорил с другим художником, что мне отдадутся все, с кем буду знакомиться при помощи одной-единственной фразы. Год потом ужинал на халяву, у него был богатый дядюшка, который тоже хотел узнать, что я говорил всем этим француженкам. Но я не кололся. «Уверен, твоя щель напоминает свежеотрезанную коровью башку, если смотреть на нее с хребта, которого уже нет». Никто не устоит против подлинной экспрессии.
Из всех моих фильмов пять с Джэхёном — самые популярные, потому что у него почти
