Приехал в город (Ким Ки Дук) - Леонид Александровский

У меня всегда было по три бабы, так уж повелось со старших классов. Одна была сильно влюблена, но ничего не получила. Другая была идеалом красоты, но лишь однажды раздвинула ноги, а я не смог вставить. Третья была рабочей лошадкой, дружба плюс секс. Мир состоит из таких лошадок, но все остальное нужно для искусства. Она раздвинула ноги, у меня не получилось, парта была высоковата, и она сказала: ты не мужик, но мальчик. Такого хватит на всю жизнь. Правда, потом она однажды мне подрочила. В «Дон Джованни» хорошо чувствуется эта тройственность.

С годами физиономии начинают наплывать, сливаться, тонуть друг в друге. Я сделал серию «множественных портретов», но хард-драйв накрылся. Когда занимался живописью в Париже, у меня только один раз украли картину. Начинающая модель, которой не понравился портрет. Никто на Западе не заметил, что в «Мебиусе» жену и любовницу играет одна актриса, зато все спрашивали, сколько силикона ей вбухали в сиськи. Я и сам как-то после веселой ночки ничего не мог вспомнить и отмудохал ассистента за то, что вызвал не ту. Когда делаешь все сам, стресс увеличивается по мере отчуждения от средств производства.

Однажды сам ввел физраствор, это было круче, чем секс. Чувствовать, как сиська надувается в руках и затвердевает, как персик. Гомики, поди, чувствуют то же самое, когда берут в рот вялый хер и он растет на зубах. Никогда не сосал, но однажды потрахал собутыльника в ладошку. Не смог найти мобильник, чтобы вызвонить шлюху. Трахаться в ладошку неинтересно.

Совместная жизнь — состояние перманентного сочувствия, я его лишен напрочь. Из-за этого у меня никогда толком не получалось с бабами. По сути, все мои фильмы — немые. Картины не разговаривают. О чем говорить с современными людьми? Все уже давно сказано.

Я слишком поздно смылся оттуда, и то не по своей воле, хотя всегда ненавидел тех, кто не уехал. Черт, вначале я думал, что стану международным фильммейкером, таким Антониони, но закончил местечковым домоседом с кривой психикой и незаживающей эрекцией. Человек, остающийся в своем городе, строит замок на побережье, где содержит двор и раздает советы плебсу, либо выбрасывается из окна, не найдя сил на бегство. Только место, откуда ты уехал и куда уже никогда не вернешься, дает силы оставаться там, куда тебя занесло. На съемках «Мёбиуса» она сказала, что я так и остался ребенком.

Капиталисты забрасывают боль таблетками, как Мао — Ухань трупами каннибалов. Таблетка не убивает болезнь, это просто кусочек химического дерьма. Болезнь — темное болото, откуда выползло то, что старые девятки называют культурой. Если я и умру, то не от простуды с номером, которому так обрадовались сеульские бюрократы, а от того, чем страдал всегда. Слух я потерял, когда услышал, как отец поет Ариран. Обоняние — когда понюхал мокрую подмышку у девочки в Кенбуке. Вкуса у меня никогда не было, но головокружение и тошнота начались еще в детстве. На нашей улице построили три фабрики по переработке мусора, они начинали работать ровно в пять минут седьмого.

Головную боль лечат гильотиной, любил повторять де Сад. Из липкого тумана в мозгу рождаются фильмы, когда бликующая пленка начинает кромсать его на части. Понос, Мигрень, Сухой Кашель — так зовут моих верных слуг, постоянно совершающих переворот в моем государстве. Слабость — мое второе имя. Глотку я сорвал уже на пятом фильме... Если бы я только мог вспомнить, о чем они, эти чертовы фильмы, тогда смог бы рассказать о них сифонящему полутрупу за ширмой. Там все клокочет, кажется, что у него в горле сатана варит яйца вкрутую. Понос лучше, чем запор. Все-таки я не Гитлер.

Когда мне было пятнадцать, пошел смотреть «Последнее танго в Париже» в старый кинотеатр, куда еще на мультики ходил. Стояла жара, сидел в шортах, ноги были мокрые от пота. Помню, в тот момент остро почувствовал, насколько волосаты мои ноги. Смесь стыда и возбуждения, которой может поддаться только девственник. По ходу фильма постоянно смотрел на свои волосатые ноги, у меня люто стоял.

Жизнь — бессмысленно длинная поездка на поезде. Едешь, бухаешь, выходишь на остановках, успеваешь забежать обратно, знакомишься с пассажирами из других купе. Потом они пропадают в других вагонах, некоторые возвращаются, когда ты про них уже забыл, Подсаживаются новые, старые выходят, и так пока поезд не уткнется в последний, самый красивый вокзал. Как тот, на заброшенном перекрестке в северном городе. Проблема кинорежиссера — в том, что ему приходится все время выходить из поезда, дабы снять его прибытие на вокзал. Потом, запрыгнув обратно, он не может понять, в свой ли поезд вернулся.

Когда Хон признался, что начал встречаться с Ким еще тогда, на съемках, в Сеуле их довольно быстро простили. Хотя вообще-то на тот момент она была замужем. Критики-dolboyebi подсказали обывателям, что ситуация повторяет типичный сюжет его фильмов и так же зубодробительно скучна, как все они, критики-dolboyebi. «Чистый Ромер, не находите?» Когда у знаменитостей скучная жизнь, обывателю легче примириться с их нарциссизом и наглостью. Но если ты селебрити и тебе весело, сожрут живьем.

Здесь на побережье в декабре хотя бы можно выйти на улицу и подышать чем-то, что море соблаговолило оставить от воздуха. Любое море пахнет опасностью, но северное почти не отличается от смерти. В этом городе, откуда я все-таки уехал, четыре месяца нельзя дышать на улице, каждый глоток наполняет глотку смертью, пока просто не перестаешь ее замечать. Поэтому почти все там — ходячие мертвецы, как в идиотском сериале. Когда я пожаловался кому-то в баре, мне сказали, что у Толстого была книга «Живой труп». Русская литература уныла и тяжеловесна. В ней никто не трахается. Зачем читать все это, когда можно читать французов? В этом городе никто не мог дать мне внятного ответа. Один дурак сказал, что так можно понять душу народа. Но литература — зеркало души сумасшедшего, не более. Человек, просидевший год за письменным столом, чувствует лишь одно: что он сошел с ума и хочет умереть. Кто-то сказал мне: когда подросток убивал Пазолини на берегу моря, Нинетто Даволи снимался в советской комедии про льва, стерегущего сундук с кладом.

Год назад позвали председателем жюри на кинофестиваль в южный город на море. Была неплохая кормежка, но это не спасало от просмотров русского кино. С местными произошла странная вещь: они будто позабыли родной язык.