СВО. Из 200 в 300 и 500 (Второе рождение "разбойника" Женьки) - Михаил Востриков

Батя рассказывал, что когда после смерти Сталина в Новосибирск хлынули толпы амнистированных уголовников, именно фронтовики Председателя с полнейшего попущения доблестной милиции устроили им та-а-акой геноцид… Нет бандита, нет проблемы!

Тогда на танцы в Кривощёковский рабочий клуб блатные ходили с финками за подвёрнутыми голенищами сапог. По моде, с напущенными на них штанинами. А у бойцов Председателя там же, за голенищами сапог, были заткнуты пистолеты. Ну а что, эхо войны!

Красный трактор

Погоды на дворе стояли хорошие, жизнь у советского народа была ровная, сытая, и в детстве главным Женькиным сокровищем был большой американский Красный трактор на четырех плоских батарейках. Где его такой великолепный и в красочной коробке добыл добрый дядя Председатель и подарил своему любимчику Женьке на день рождения, неведомо. Такие тогда в обычных магазинах не продавались. Но трактор блестел, поршни его прозрачного двигателя ходили туда-сюда, он умел разворачиваться на месте, ездил вперёд-назад и гудел как паровоз. Прикасаться к этому трактору никому нельзя было категорически! Только смотреть, да и то с разрешения маленького хозяина, если он был добрый.

Иногда Женька ненадолго выносил свою дарёную прелесть во двор и показывал её в движении всем желающим. Демонстрировал короткую программу — туда-сюда-разворот, все цокали языками и прелесть быстренько уносилась домой.

Позже всё тот же добрый дядя «Председатель» подарил Женьке брутальные водонепроницаемые часы со светящимися цифрами — «амфибии», из экипировки подводных разведчиков и диверсантов. И в этих своих новых часах Женька вообще перестал выходить на улицу, а показывал их своим дружкам только дома. По десять раз на дню они топили эти часы в банке с водой, засекали время и цокали языками.

Мама Аня

Мама Аня женщина суровая. Заводская рабочая, дитя войны, выпускница Доволенского районного детского дома. Сама она про детдом никогда не рассказывала, но Женька нашёл и прочитал в Интернете воспоминания ее товарок, как они жили в том детдоме в войну. Девчонки ее звали Нюрой. Плясунья была отчаянная, пела в хоре.

Кстати, нормально они там жили, без ужасов. Не голодали, ездили с концертами по госпиталям, за лошадьми ходили, на детдомовском огороде овощи выращивали. Из солдатских сатиновых трусов, а других тогда и не было, сами шили себе бельишко.

Нюру и ее родную сестру Фросю привез в этот детдом председатель колхоза в их деревне Комендантка. Мама их умерла зимою 1942 года. Надорвалась на колхозной работе и умерла, не встала с утра с постели. А голодные сестрички доходили в нетопленой избе рядом с мёртвой мамой. Маму вскладчину похоронили, а колхозный командир завернул девочек в один тулуп и на санях отвез в район, где сдал в местный детдом. Поклон ему до земли, инвалиду Гражданской войны и русскому пьянице запойному! Не выжили бы они одни.

И пока обе не вышли замуж, ездили они в этот районный детдом на каникулы из ФЗУ и в отпуск с завода. А больше им и ездить было некуда. Обе красавицы были невозможные, Женька видел их на фото того времени.

Как-то на трамвайной остановке маму Аню окликнул какой-то мужик:

— Нюра! Помнишь меня, детдом?

И как она рванула от него, волоча маленького Женьку за руку! Не захотела вспоминать.

* * *

Мама Аня всех своих любила, но, что такое хорошо, а что такое плохо, она знала по-своему. И на чужое мнение по этому поводу ей было наплевать. Она запросто могла пройтись по карманам насчет денежной неучтёнки и сигарет. Могла без спроса сдать в комиссионку батин выпрямитель и так далее.

И это нужно было учитывать! Но все её тоже любили.

Мама Аня на четыре года моложе бати. Женька и его брат Миша у них поздние дети. Еще был первый, Павлик, но в пять лет он умер от неизлечимой болезни. Как родители это пережили и остались вместе, Женька не представлял! Видимо, просто любили друг друга, вот и остались.

А примером для Женьки у мамы Ани всегда были: «Рыба» — Саша Рыбалко, и два Вити — Маливинский и Уляхин, трое дворовых друзей, чуть ли не единственные, кто после школы сразу поступили в институты.

Пример был, и впрямь, хорош…

С местной шпаной, в отличие от Женьки, эти ребята не водились и по вечерам на улице не болтались, а занимались на стадионе «Динамо» в секции борьбы самбо. И небезуспешно, все выполнили норматив «Мастер спорта СССР»! При попытке их подмять под себя, они так наваляли шайке жиганов с ножами и кастетами, что менты, не разобравшись, сначала хотели завести на ребят уголовное дело по тяжким телесным повреждениям. Но потом разобрались и наградили их почётными грамотами. А потому что, в той шайке было двое беглых зеков.

Бабушка Дуся

Батина мама — Евдокия Алексеевна, Дуся. Она умерла, когда Женьке уже было семь лет и он собирался в первый класс! Поэтому он помнил её достаточно хорошо.

Дуся не вынесла смерти первого внука — пятилетнего Павлика, и что-то в ней сломалось. Она сильно похудела, начала заговариваться, перестала узнавать окружающих, бросалась на них и признавала только своего сына — Женькиного батю. Пальцы на её руках скрючились и стали сильно дрожать. Кормил её батя с ложечки, сама Дуся удержать её уже не могла и ела мало, без аппетита. Но в больницу её не отдавали, своя же, родная, и Дусина железная кровать до конца её жизни стояла в кухне их первой однокомнатной квартиры. Эту квартиру батя получил, работая на стройке. Тогда так можно было получить жильё, и очень даже просто и быстро. Завод имени Кузьмина строил много жилья для своих рабочих, и если было нужно получить квартиру побыстрее, люди на год отрывались от станков, где весьма прилично зарабатывали на сдельной оплате, и шли работать разнорабочими на заводскую стройку.

И вот как такое произошло⁈ Дуся же столько вынесла…

Голод в их родной деревне Грачи, в результате которого её муж Гриша бросил хозяйство и двинул с семьёй в Новосибирск, спасаться. Здесь они и встретили воскресенье двадцать второго июня 1941 года. Гришу призвали на войну мгновенно и Дуся с двумя детьми-подростками — батей и его сестрицей Машей, без каких-либо средств к существованию зимовали в землянке в Нахаловке. И не одни они. А морозы той зимой стояли под сорок. И только когда весной 1942 года на Гришу пришло извещение-«похоронка», Советская власть выделила вдове погибшего воина каморку в заводском женском общежитии и устроила её туда работать вахтёром и