Кризис чужого возраста - Маша Трауб
– Говорите громче! – попросила женщина-переводчик-искусственный-интеллект-программа в телефоне.
Надо сказать, мой муж говорит не просто тихо, а очень тихо. Я привыкла читать по губам. Но у меня большой стаж семейной жизни, и я понимаю, что он говорит, даже если вижу половину лица или если он решил зевнуть и прикрыть рот ладонью. А вот искусственная переводчица такими навыками не владела. И переводила какую-то белиберду. Это я так решила, глядя на лицо таксиста. Он смотрел то на телефон, то на моего супруга и не понимал, у кого сломалась матрица. Потом он что-то произносил уточняющее, стараясь говорить прямо в телефон, но переводчица кричала и на него:
– Говорите громче! Я вас не понимаю! Повторите фразу!
После этого звонила жена и, вероятно, напоминала про ужин. Кажется, уже у таксиста сломалась матрица. Он забыл, что ужин не дома, а в ресторане, куда приглашены другие родственники. А по какому случаю, забыл. Это я поняла без всякого переводчика. Пыталась ему помочь – годовщина свадьбы, день рождения первенца, день рождения жены, юбилей тещи. Но переводчица переводила явно не то, что я говорила, а несла какую-то чушь.
В какой-то момент мужу надоело общаться с программой, и он позвонил хозяину и сообщил, что не знает точно, во сколько мы приедем. Но мы в пути. И пробок вроде как нет. В этот самый момент, когда мы въехали в центр города, возникла пробка и пошел снег – огромными хлопьями. Я такие никогда не видела. Сверху открывался невероятный вид – башня в хлопьях снега. У таксиста зазвонил телефон, но он не ответил – вышел, чтобы сфотографировать башню, снег, виды. Кажется, он давно не был в центральной части города. Возможно, никогда. На встречу с родственниками точно не спешил. Ему было хорошо под снегом. С этими невероятными видами. В телефоне кричала жена, а электронная девушка предлагала выбрать более короткий маршрут, который она нашла. Зависшая переводчица отвисла и сообщила, что теперь ей слишком громко и все должны говорить тише, чтобы она могла перевести. А еще – желательно – по очереди. Но ее пожелание никто не услышал. Мой муж тоже вылез из такси и встал рядом с водителем, чтобы сфотографировать снег, башню, виды, нахохлившуюся чайку на козырьке дома. Тут запел муэдзин, призывая к вечерней молитве. И все замерли, застыли, заслушались. Машины не гудели, заставляя соседние автомобили двинуться вперед. Мимо прошла кошка, еще одна. Дочь выскочила, чтобы сфотографировать кошек. Я осталась сидеть в машине. Смотрела, как хлопьями, похожими на крылья бабочек, падает снег. Он залепил все ветровое стекло. Хотела включить обогреватель стекол, но вспомнила, что я турист, пассажир, машина не моя. И мне не нужно об этом беспокоиться. А можно сидеть, смотреть на разлапистые снежинки и слушать муэдзина. У него был красивый голос. Где-то поблизости отзывался другой, они перекликались. Все остальные дни я просыпалась ровно в шесть двадцать четыре утра, когда муэдзин призывал к утренней молитве, и засыпала ровно в шесть двадцать восемь, когда молитва заканчивалась.
А в тот вечер мы все-таки доехали до старого дома, которому, если верить хозяину, было уже сто пятьдесят лет. Таксист затормозил, поставив машину на ручной тормоз, но я бы не гарантировала, что машина удержится на таком крутом склоне. В тот момент я отчетливо вспомнила, как сто лет назад сдавала на права и нужно было затормозить на эстакаде, поставив машину на ручной тормоз. Я сдала с третьего раза – меня начинало подташнивать. Наш водитель, кажется, тоже страдал слабым вестибулярным аппаратом. С болью во взгляде он посмотрел на моего мужа и что-то произнес. Муж склонился к телефону, чтобы спросить у переводчицы, что случилось, но переводить пришлось мне. Я прекрасно все поняла без всякого перевода и показала таксисту, чтобы он проехал дальше, где начиналась ровная дорога. Сидеть под наклоном, вверх ногами то еще удовольствие, если вы не готовитесь лететь в космос. Потом мы с таксистом облюбовали общественную урну в закутке переулков и пытались справиться с гравитацией и нашими слабыми вестибулярными аппаратами. Таксист вежливо открывал мне крышку мусорного бака, когда я чувствовала очередной рвотный позыв. Я предложила ему воду – всегда беру дополнительную бутылку на всякий случай. А еще шоколадку и мятные конфеты. Мы с таксистом постояли, попили водички, снова поборолись с гравитацией, заели все конфетами. Потом таксист таскал наверх наши чемоданы. Я сидела на ступеньках перед дверью и пыталась глубоко дышать носом.
Хозяин квартиры спрашивал, почему мы задержались. Жена таксиста интересовалась, когда он, наконец, доедет до ресторана. Переводчица опять просила говорить громче, четче и повторить фразу. Но ей никто не ответил. Муж с таксистом опять застыли на лестнице и фотографировали виды.
Таксист сказал, что такой снег он видел только в детстве. Кажется, муж его понял без переводчика и ответил, что в его детстве снег скрипел под ногами, лежали огромные сугробы, даже в марте. Теперь такого нет. Скользко, противно, нет солнца. Таксист кивнул. Он тоже страдает, когда нет солнца. В последние дни ливень стоит стеной и не прекращается. В его детстве тоже были ливни, но короткие, хоть и сильные. А сейчас муторные, долгие, беспросветные.
Муж сказал, что в мае были теплые ливни, а сейчас или совсем никаких, или ледяные. Таксист сказал, что его отец купался уже в апреле, а ему и в мае холодно заходить в море.
Муж ответил, что его отец купался в реке до ноября и тоже открывал сезон в мае, когда вода совсем ледяная. Теперь там, где купался отец, нельзя погружаться в воду. Запрет. Таксист сказал, что его отец никогда не болел, даже простудой не страдал, был здоровым, поджарым, а умер в шестьдесят семь лет.
Мой муж ответил, что тоже рано потерял отца. Мать смогла его пережить на несколько месяцев и ушла следом. Таксист сказал, что его мама тоже умерла спустя год после отца. Они прожили вместе больше тридцати лет, и мама не знала, как жить одной.
Таксист спросил, зачем мы приехали в Стамбул. Муж ответил, чтобы повидать сына.
В этот момент на лестнице появился наш сын. Он приехал из другого аэропорта, на автобусе. Мы с дочерью выскочили из машины и кинулись к нему. Я плакала, дочь тоже. Он пытался нас обнять. Совсем взрослый, но такой еще ребенок. Лохматый, промокший под дождем и снегом. Похудевший, осунувшийся.
У меня защемило сердце. Муж
