Синдром неизвестности. Рассказы - Евгений Александрович Шкловский
Дедом Илюша не особенно интересовался, верней, совсем почти не интересовался, достаточно было и того, что рассказывал отец. Когда человека, пусть и родного, ни разу не видел, а от отца и бабушки мало что про него доходило, то и зачем? В жизни и так всего достаточно, на что времени не хватает. За дедом и другие предки маячили – интеллигенты, мещане, крестьяне… И что? Человеческий род велик и необъемлем. Можно рисовать генеалогические схемы, определять родственные связи, кто с кем и кто от кого, ну а дальше? Ничего к твоей личной жизни особенно не прибавляет.
Если ребенком посидеть у деда на коленях или сходить вместе на рыбалку, послушать сказку или какую-нибудь историю из жизни, тогда другое дело. Тогда дед – это уже звено, авторитет, сухая крепкая рука и умиленный взгляд, тогда это тыл, круговая оборона, благодарность и пожелание долгих лет жизни.
В твоей жизни – это мать, отец, бабушка, ты их знаешь, встречаешься, пирожки, байки, то-се, думаешь о них, помогаешь по мере сил и возможностей, и они тебе помогают – даже просто своим присутствием, что по-настоящему начинаешь ценить, когда их уже нет. А они уходят – раньше или позже, таков удел человеческий.
Вот и Виктор ушел, заболел этим мерзким ковидом, и в три дня не стало – удар для всех. Крепкий ведь был. Моложавый.
Успел, однако, сказать, чтобы похоронили на Троекуровском, рядом с отцом, а не с матерью на Хованском. И теперь ломай голову, как это сделать, если там нельзя. Нет места для гроба.
Илюша бродит по Троекуровскому, взгляд невольно останавливается на фамилиях, ага, кажется, это известный артист, земля еще свежая, букеты не совсем завяли. И вот эта фамилия тоже знакомая, но не артист, а, кажется, музыкант, тоже на слуху… Известные уходят, все уходят, даже самые-самые. Закон жизни, закон смерти.
Вот только когда ему привелось посетить могилу деда, раньше как-то даже и в мыслях не было. Да и некогда. Суета – работа, дети, не до того. Предоставь мертвым погребать своих мертвецов… И отец, кажется, ни разу не был здесь, или, может, Илюше просто неведомо, хотя к своей матери, то бишь к его бабушке, на Хованское отец не раз наведывался, цветочки приносил или сажал, проведывал, короче. Разве это не говорило о его предпочтении?
Илюша сопровождал его несколько раз, знал, где могила бабушки, мог и сам найти, если нужно. Хотя отец говорил, что посещение кладбища – это в общем не обязательно, главное помнить, главное, чтобы в сердце. Илюша с этим согласен. И то, что это отец говорил, который сам не часто, но все-таки бывал, только укрепляло в этом убеждении. Да и вообще что толку думать о смерти, когда и о жизни-то не успеваешь. То одно, то другое. Когда у тебя двое детей, с работой все непросто, надо крутиться, тогда ни о чем больше не думаешь, кроме как заработать.
Однако совсем избавиться от мыслей не получается. О своей да, не думаешь, а когда близкие уходят, тут уж поневоле. Но все равно это другая смерть, не твоя, не случайно говорят, что смерть – всегда смерть других. Так и есть, потому что если твоя, то тебя уже нет. А пока ты есть, то и смерти нет. Мудрость. Как и то, что на все воля Господня.
Тетка жены, чуть что, сразу в церковь бежала, свечки ставила, записки молитвенные оставляла за упокой или за здравие… Можно, конечно, если твоей душе так легче и спокойней. У каждого свои средства для примирения с неизбежностью. У кого-то лучше получается, у кого-то хуже, а у кого-то и вовсе никак. Ну и ладно.
А вот все-таки как быть с местом для отца?
Неисповедимо сводит людей жизнь. Если бы не воля отца, Илюша бы, наверно, и не познакомился никогда с родственником. И не просто родственник, а вроде как брат отца, пусть и сводный, то есть типа двоюродный или троюродный дядя Илюши. Седьмая вода на киселе.
Тоже загадка: и почему родственник? Если дед завел новую семью и родил там тоже сына, с которым ты ни разу не виделся, как бы не знал вовсе, вроде того и нет. А человек между тем существует и, как и отец, в преклонном возрасте. Однако пришлось-таки встретиться – поехал к нему в Люблино, чтобы поговорить о могиле, по телефону как-то неловко на такие темы.
В тесной квартирке, заставленной всякой ерундой, книгами, статуэтками (никак не мог вспомнить, кем же был этот человек), его встретил высокий худой старик, хотя был младше отца лет на пять-шесть. Да и похожи мало – лысый череп (у отца седая, хотя и сильно поредевшая шевелюра), тихий, сиплый голос. Егор, представился человек, слабо пожимая руку Илюше, чаю?
На такой же невнятной, как и комната, кухне с грудой немытой посуды и полной окурков пепельницей сели пить чай. Егор внимательно выслушал Илюшу, покачал головой и сказал, что рад бы помочь, только вот все это как-то не вовремя (а когда вовремя?). И пояснил спокойно, закуривая новую сигарету: там только для него самого место, и это уже скоро, потому что он болен, совсем немного осталось, прогноз, увы, неутешительный. Так что докуриваю последний табачок, указал жестом на пепельницу. Не обижайся, сказал, так уж выходит. Если бы твоего отца кремировали, тогда бы без проблем, но ведь он гроб предпочел. Урну бы прикопать можно где-нибудь сбоку. А так извини!
Странный получился разговор, какой-то уж очень бытовой, приземленный, словно не о смерти и не о кладбище шла речь. И никаких воспоминаний. Никаких эмоций.
Отец действительно говорил, что не хочет кремации. Почему-то его это не устраивало.
Новая головоломка для Илюши: либо кремировать и тогда на Троекуровском, либо в гробу, но на Хованском.
Если честно, то Илюша предпочел бы Троекуровское. Не такое гигантское, как Хованское, с деревьями,
