Синдром неизвестности. Рассказы - Евгений Александрович Шкловский
Короче, время тянулось издевательски долго, а издевательски потому, что Н. казалось, что, пока он здесь, в этой чужой казенной квартирке, любезно ему предоставленной, в его собственной квартире что-то происходит, какие-то важные события.
Ему представлялось, как приглашенный сотрудник санэпидемстанции в специальной синей форме ходит с пульверизатором по комнатам и разбрызгивает предназначенную для истребления клопов вонючую жидкость и этой жидкостью теперь пахнут книги, мебель, торшер, даже постер с обнаженной, обнимающей дерево пышнотелой смуглянкой, что еще больше повергало его в меланхолию.
Ладно, успокаивал себя Н., главное, чтобы насекомых не осталось, он вернется, и наступит какой-то новый период в его катящейся к концу жизни. Он не знал, как и что это будет, но в любом случае уже не будет того стыда, который давил на него последние дни, с минуты, когда в квартире обнаружились насекомые. Стыд и старость, которую он вдруг почувствовал с особой пронзительной, лишавшей последних сил остротой.
Старость и клопы – это слилось в один, если так можно выразиться, стыд, как если бы все, что есть непривлекательного в изношенной жизни, повылезало наружу – вроде прорвавших обшивку старого, выброшенного на помойку дивана пружин, желто-рыжей ванны, которую уже не отмыть от въевшегося в нее ржавого налета, отклеившихся, свисающих кусками обоев и паутины под потолком в углах комнаты…
Клопы вроде как лезли не из неких пыльных темных щелей, а именно из прорех в истончившейся до предела ткани его жизни, которую и жизнью-то в полном смысле назвать уже было трудно, так, что-то невразумительное… День да ночь – сутки прочь, как, помнится, любила говорить его бабушка в совсем уж очень далеком детстве. И сквозь эти прорехи проглядывала тьма запредельности, если угодно, тьма небытия.
Финита ла комедиа, сокрушенно думал Н., бродя из комнаты в кухню и обратно или лежа на шаткой узкой кровати. Финита.
Правда, был и позитивный момент: чесотка, которая его мучила последние недели, прекратилась, опровергнув его собственный полусерьезный диагноз, что это аллергия на жизнь. Все-таки не на нее, а скорее на клопов, на источаемую ими зловредную эссенцию.
Между тем его пребывание в ссылке, как Н. меланхолично называл свое житье по новому адресу, затягивалось. Позвонил приятель и извиняющимся голосом, будто это была его вина, сообщил, что санация квартиры Н. оказалась не таким простым делом. Одного визита специалиста, к сожалению, не хватило, как, впрочем, и второго: клопы так прижились, что никак не желали покидать насиженного места. Не исключено, что ими заражен был весь дом. По всей квартире, как поведал он Н., валялись их темные трупики, но и живых еще было достаточно, хотя предполагалось, что они неминуемо должны уйти.
Их упорство, как грустно думалось Н., было лишним подтверждением того, что жизнь действительно вплотную приблизилась к завершению, клопы фактически выживали его из дома, если уже не выжили окончательно. Что-то ведь это значило, о чем-то свидетельствовало. Можно, конечно, над этим иронизировать, не придавая серьезного значения, как советовали Н., однако у него плохо получалось: юмор юмором, а реальность или, если угодно, ирреальность (смотря как к этому относиться) – вот она, нравится вам или нет.
Н. не нравилось, но что он мог поделать? Если честно, то и сил сопротивляться не было, угнетенность росла с каждым бесконечно тянущимся днем, тем более что и одиночество свое он тоже ощущал все болезненнее. И стыд не проходил, так что он даже отказался принять соцработницу, которая позвонила ему, чтобы сообщить о времени своего визита. «Ничего мне не надо, благодарствую, – мрачно сказал он. – Когда вернусь, тогда…»
Приятель предлагал ему выйти вместе прогуляться по окрестностям. Всегда очень занятой, он великодушно готов был уделить для этого время, но Н. и от этого отказался. Ни желания, ни сил…
Мир снаружи стал за эти дни чужим и враждебным. Даже уже не стыд мучил Н., эту черту он уже перешел, а непреходящая горечь, даже тошнота подкатывала к горлу, и мелькала коварная мысль: а не стоит ли самому поставить точку в этой комедии, точнее, фарсе. Собственно, почему нет? Только найти наиболее приемлемый, безболезненный способ. Не он первый, не он последний. Правда, мысль эту Н. старательно отгонял – слишком натужно и хлопотно. И не факт, что все получилось бы удачно, ситуацию это только бы усугубило и сделало еще больше похожей на фарс.
Тут и гордость в нем взыгрывала: неужто, дожив до глубоких седин, побывавший во всяких передрягах и многое чего (и многих) пережив на своем веку, он сдастся из-за каких-то треклятых кровососов. Да и вытравят их в конце концов. Не только приятель в этом не сомневался, но и сам Н. был почти уверен, вопрос только времени.
Собственно, тут история действительно подходит к финалу. Приятель позвонил и сказал, чтобы Н. собирался, он заедет за ним во второй половине дня и отвезет домой, где все работы закончены.
– Неужто? – с некоторым ехидством спросил Н., тут же одернув себя, поскольку это можно было счесть неблагодарностью.
– Будем надеяться, – как-то не очень уверенно ответил приятель. – Во всяком случае, потрудились там на славу. Если кто-то из непрошеных гостей и затаился, то все равно либо уйдет, либо погибнет.
– Дай Бог, – смиренно сказал Н. – Я очень признателен.
Вечером он уже был в своей квартире. На первый взгляд в ней вроде бы ничего не изменилось. Вещи, даже мелочи, оставались на своих местах, правда, как-то непривычно чисто, да и запах какой-то другой, будто бы только что постирали с ароматным стиральным порошком белье. Свежестью веяло. Вряд ли это был запах того самого средства, которым травили клопов, скорее всего квартиру специально дезодорировали к возвращению хозяина.
В кухне была готова еда – борщ, гречка, которую он любил, куриные крылышки… Оставалось только разогреть.
– Ну вот, наконец-то вы дома, – сказал привезший Н. приятель, – живите и наслаждайтесь. Больше на вас никто не посягнет.
– Это надо отпраздновать, – сказал Н. и решительно двинулся к шкафчику, где обычно хранилась алкогольная заначка.
– Давайте отложим до воскресенья. Я за рулем, да и дома ждут, – сказал приятель.
– Можно и в воскресенье, – согласился Н. – Но я себе и сегодня позволю. Все-таки важное событие.
