Системные требования, или Песня невинности, она же – опыта - Катерина Гашева

Задвинуть раму на место оказалось не так просто, но Скворцов справился. Кинул куртку и рухнул на кровать. Та взвизгнула, но с честью прошла испытание. Да, водка была явно лишней. Она часто бывала лишней. Скворцов никогда, или, во всяком случае, очень давно, не пил из удовольствия или чтобы сделаться пьяным. Этого у него просто не получалось. Он пил, и нередко пил много за компанию, пил по работе и не только. Иные из алкогольных приключений случались интересными и запоминались, иные нет. Несколько, по пальцам пересчитать, пьянок были таковы, что Скворцов жалел, что не обладает литературным даром. Могли бы получиться забавные пьяные истории трезвого человека. Как тогда, когда запускали с Ларисой небесный фонарик.

* * *

Ничего не поделаешь, придется лезть, надо проверить, куда улетела эта гребаная штука. Она хоть и небесная, а вечно норовит зацепиться за земное, запутаться, залететь в окно. Да ну, плевать. Чему там, в недострое, гореть? Один голый бетон. И все же проверить надо.

На стройке было темно и пусто, только светилась кабина башенного крана. Кажется, там был кто-то внутри. Ему представилось, что Лариса. С нее станется. Вечно она «все выше, и выше, и выше». Но во-первых, лезть со Скворцовым на стройку Лариса не пожелала, а во-вторых, можно просто проверить и убедиться, крановщик там, крановщица[79] или никого.

Скворцов задрал голову и свистнул.

Наверху лязгнуло.

– Эй, там, – вариант с крановщицей отпал, – гуляка! Чего свистишь? Водки хочешь? Если залезешь, налью.

Скворцов пожал плечами. Подпрыгнул. Ухватился за скобу и полез.

Крановщик оказался маленьким человечком с пожилым лицом и быстрыми ловкими руками. Он пил водку из граненого стакана и закусывал яблоками, рассыпанными прямо по приборной панели.

– Ты кто? – спросил он, когда Скворцов втиснулся в кабину.

– Я Скворцов.

– Во, бля! – Крановщик рассмеялся искренним беззлобным смехом. – А я Лебедев. Вася. Профессию назвать?

Отсюда, с верхотуры, мир был виден на все стороны. Город, выгнутая река, плоская как блин луна. Стоял август, по границе зрения небо шустро чиркали метеориты, не давая шанса полуночникам успеть загадать желание. Метеоритам было все равно. Они знать не знали о дурацком людском суеверии.

– Я еще сторожем подрабатываю. Отсюда удобно, видно все. А полезет кто, я ему крюком по балде. – Лебедев Вася набулькал Скворцову идеальную четверть стакана и подвинул яблоко; Скворцов кивнул, выпил и осторожно примостился в углу кабины. – Вот дотружусь до утра – и домой, к семье, к детям.

Упоминание семьи ударило по какой-то невидимой клавише, и реальность поплыла, поплыла, но не уплыла совсем, зацепилась за стрелу башенного крана и вернулась.

– Эй, как тебя там, Скворцов? Споем, а?

И они пели. Почему-то пели «умирал ямщик» и «голуби летят над нашей зоной» под аккомпанемент зарниц и падающих звезд другого места и другого столетия. И собеседник тогда был другой, и сигареты «Кабинет» в полутвердой пачке[80], появившиеся и исчезнувшие из продажи в год падения Берлинской стены.

Все это надо было теперь запомнить, уложить в памяти. А еще лучше – поделиться. Скворцов выудил из кармана трубку и набрал номер:

– Алло… Сашка, ты спишь?

– А ты как думаешь? – сказал Сашка. – Случилось чего?

– Я снова видел. Девяностый год, натурально. Как ты советовал, по сигаретам определил.

В трубке молчали. Скворцов дошел до подъезда. Он не торопил собеседника. Он знал, что Сашке на ответ может понадобиться значительное время.

– Точно?

– Точнее некуда. «Кабинет» – помнишь, были такие?

– Смутно. А дева твоя как? Тоже видит?

– Ничего не замечает. Или не в курсе, или ей вообще все равно. – Скворцов помолчал. – Так на так, может быть. Вот подружка ее… Там основания есть. Она Афган видит. Мне, представь, еще ни разу так про мою похоронку из-за речки не рассказывали. И вот еще странность. Тут же в поле зрения деятель нарисовался, который ту похоронку матери вручал. Сейчас он, кстати, бомж. Бомж Олег. – Скворцов передразнил интонацию кладбищенского собеседника.

Из трубки раздалось оглушительное молчание. Это было попадание в десятку, если бы еще представлять характер мишени. И не помнить, что в августе они еще не были знакомы с Сашкой и до Нового года на кладбище было далековато.

Скворцов вернулся домой и долго смотрел, как спит, положив голову на руки, Лариса. Ничего ей не снилось, наверное. Чистый невинный лист.

Налетевший из окна снег начал таять, и пресловутая связь времен растеклась лужицей под подоконником. Скворцов бы обязательно разобрал, что все это значит, но заранее не получалось, а постфактум все и так оказывалось очевидным и в дешифровках не нуждалось.

* * *

Ночью по скайпу позвонила из Америки Маруся. Видео скакало и подвисало, впрочем Скворцов предпочел бы, чтобы видео не было совсем. Болезнь была уже тут. Стоило немалого труда не видеть ее. Смотреть сквозь, смотреть, например, на аляповатую кофточку с вышитым пайетками звездно-полосатым флагом.

– Вы спите? – спросила Маруся с той же интонацией, с какой он сам задал аналогичный вопрос Сашке.

– Нет, – ответил Скворцов, – я обычно мало сплю.

– Ага. Слушай, – Маруся своеобычно переехала на «ты», – меня сейчас возили показывать статую Свободы и музей. А музея кошек у них нет, и в Диснейленд мне нельзя, говорят. Мы наверх поднимались… – Она помолчала. – Слушай, а нельзя, чтобы Лис сюда прилетел? Попрощаться?

Голос ее дрогнул, но совсем чуть-чуть. За время болезни она научилась переключаться с горя. Скворцов выслушал, что голуби тут совсем наши, а может быть, они и есть наши. Бывают же перелетные голуби? «Голуби летят над нашей зоной» Марусю не тронули. Не знакома она была с этим перлом отечественной словесности.

– И может быть (вы не думайте, я понимаю, что это дорого), можно продать ту квартиру и купить Лису билет? Тут здорово, вообще-то. Но я скоро поеду в Филадельфию. Так странно. Вот бы человек, который умирает… ему бы давали три места на выбор, куда бы он хотел поехать. Я бы домой поехала, к Лису, с девочками бы увиделась.

– А еще куда?

– К маме, во Вьетнам, там тепло. И в Антарктиду к пингвинам.

В этот момент она мгновенно и остро напомнила Скворцову Ларису.

– Пингвинов можно в зоопарке посмотреть, в Америке они есть… я думаю.

Думал он на самом деле о другом, но говорить об этом Марусе не следовало. Он слушал пересказ их недлинного знакомства. И дня рождения. И катания на тележке из супермаркета. Реальность больше не пыталась никуда соскользнуть, реальность тоже привязалась к этой девочке и не хотела отпускать.

И Маруся не хотела отпускаться. Она