Книжная лавка фонарщика - Софи Остин

— Боже мой! — воскликнула Сесилия, выходя из кареты к толпящейся у театра публике. Величественное каменное здание казалось древним, хотя построено было всего полтора века назад. — Да сюда весь свет Йорка явился!

— Значит, для нас это прекрасная возможность вернуться в общество, — ответил отец Эвелин. — Смотрите, вон лорд Астерли. Пойдемте, представлю ему вас.

Эвелин вглядывалась в толпу, ища глазами Уильяма — копну его черных волос, его вечно мятую рубашку. Его слова не переставали звучать у нее в голове с того самого вечера: «Все и должно быть по-другому». Что-то надломленное читалось в его взгляде, в том, как он ссутулился, будто защищаясь от нее, — и ей стало так неловко, что она ушла. Но теперь она задавалась вопросом: может, нужно было остаться? Подойти к нему, а не уходить, приложить ладонь к его груди и проверить, бьются ли их сердца в унисон.

Но среди толпящейся у театра публики Уильяма не было, хотя его призрак мерещился ей в каждом темноволосом мужчине, в каждом стройном силуэте. Перед ней простирался океан незнакомых лиц: мужчины в высоких накрахмаленных воротничках и шелковых узорчатых галстуках; дамы в нарядных вечерних туалетах — с более длинными рукавами, чем у бальных платьев, и чуть более скромными вырезами. И вдруг ее взгляд наконец выхватил знакомое лицо — и губы невольно сложились в гримасу. Впереди показалась леди Вайолет.

Она стояла спиной, но ее белокурые волосы Эвелин бы узнала из тысячи. В розово-золотом шелковом платье она была ослепительна, особенно в паре с высоким блондином, которого она держала под руку.

С той злополучной ссоры в книжном прошло уже много времени, и Эвелин успела сто раз пожалеть о том, что тогда ей сказала. Она наивно полагала, что, дав леди Вайолет отведать ее же пилюли, почувствует себя лучше — увереннее, сильнее. Но на деле ощутила себя такой же задирой, как и она. Та угроза была лишь жестом напуганного, загнанного в угол человека.

Разве не то же говорил Натаниэль про леди Вайолет? Что за ее ядовитостью, за ее постоянной готовностью выпустить когти скрывается то же самое чувство — беспомощность. Эвелин задумалась: может, лучше перед ней извиниться и попытаться положить конец их войне? Обещание на обещание. Одна тайна в обмен на другую.

Но тут она увидела, как мужчина, стоящий рядом с леди Вайолет, целует ее в щеку — так быстро и незаметно, что вряд ли это кто-то вообще заметил.

Кроме Эвелин.

И ее осенило: мужчина рядом с леди Вайолет был не кем иным, как Натаниэлем, — тем самым мужчиной, которого, как она пообещала Уильяму, на спектакле не должно было быть.

Леди Вайолет обернулась, словно почувствовав, что Эвелин смотрит на нее. Их глаза встретились — и Эвелин пронзил ледяной, острый, как кинжал, взгляд. Леди Вайолет высвободила руку из-под руки Натаниэля и направилась сквозь толпу так решительно, что Эвелин сразу поняла: она ищет одного-единственного человека.

Сесилию.

Подобрав подол, Эвелин поспешила следом, проталкиваясь сквозь живую стену из темных фраков и светлых платьев, в надежде добраться до матери первой, куда-нибудь ее увести. Где-то вдали раздался первый звонок, приглашая зрителей в зал. Как же ей хотелось, чтобы мать повернулась и скрылась в спасительной прохладе фойе! Но та продолжала стоять, беспечно беседуя с отцом и неким господином, а леди Вайолет с каждой секундой была к ним все ближе — но Эвелин еще могла успеть …

Уильям долго размышлял над тем, что сказал ему дядя Говард. Той ночью он так и не смог заснуть — мысли рассыпались в голове тысячами стеклянных шариков.

Уильям не хотел прожить как дядя Говард, так и не открыв своих чувств, и, подходя на следующий день к театру с трясущимися руками и выпрыгивающим из груди сердцем, знал: он должен сказать Эвелин, что любит ее. И пусть его терзали страхи — что, если он подойдет к ней и не сможет вымолвить ни слова? что, если она ему откажет? — одна мысль горела в нем как факел: что, если он ей признается, а она ответит взаимностью? Все-таки она поцеловала его, стерла то расстояние, что их разделяло. Эта мысль не давала ему заснуть — он лежал без сна, наблюдая, как небесное индиго ночи сменяется оранжевой дымкой утра, а затем, розовея, постепенно переходит в чистый голубой цвет, прозрачный, как родниковая вода.

Что, если она тоже его любит?

Парадный костюм-тройка, который ему одолжил дядя Говард, был столь безукоризнен, что Уильяму почти не составило труда миновать лазурные двери в глубине вестибюля и проникнуть в курительную, где почтенная публика ожидала начала представления.

Он всматривался в толпу, ища глазами Эвелин, останавливая взгляд на каждой темноволосой женщине, и всякий раз его сердце вздрагивало и обрывалось — ее здесь не было. Может, он просто пришел слишком рано? Или же это она опаздывала. Как бы то ни было, он уже решил вернуться и ждать ее на крыльце, как до него донеслось ее имя, произнесенное кем-то из мужчин, собравшихся у окна.

По всему было видно — такие точно регулярно ужинали в «Рояле». На его скромную персону они и взглянуть бы не удостоились. Уильям выбрал столик поблизости и прислушался.

— Вы тоже недавно присоединились к предприятию лорда Ситона? — спросил один из них. Его тяжелые веки нависали над глазами так низко, что казалось, он вот-вот уснет.

— Железная дорога в Америке, — подтвердил второй. Его усы покачивались при каждом кивке. — Мизерные вложения — колоссальные доходы.

Уильям наклонил голову. Его рука сжимала ножку бокала с шампанским все крепче. «Мизерные вложения» для этих мужчин означали, очевидно, сто пятьдесят — двести фунтов — три годовых жалованья Уильяма. Ему стоило огромных усилий сдержаться и не выплюнуть свое шампанское обратно в бокал.

— Значит, вы оба — круглые дураки, — произнес третий, с аккуратно подстриженной, черной как смоль бородой. — Он же известный шарлатан. Вы знаете, сколько он потерял на таком же предприятии в Кенте?

— А, так то было в Англии, — сказал первый. — А это в Америке. Там куда меньше бюрократии.

Бородатый мужчина фыркнул:

— По словам того же самого лорда Ситона, человека, который за один уик-энд мог спустить в игорном доме полсостояния. — Он горько усмехнулся. — Он мастер манипуляций. Так что, если вы еще не успели вручить ему свои деньги, советую вам оставить их у себя в карманах.

— Я ему уже заплатил, — ответил второй мужчина. Его усы теперь качались еще сильнее.

— И я, — сказал первый.

— Значит, ваша единственная надежда, что этот человек изменился, — подытожил мужчина