Системные требования, или Песня невинности, она же – опыта - Катерина Гашева

Мы немного поговорили с Элей о Хайнлайне, который ее увлек, потом незаметно переехали на Стругацких, которых она не читала, потом приехали.

Турбаза стояла посреди широкой речной долины. С одной стороны река и скалы, поросшие поверху щеткой леса. С другой – просто горы. Место выглядело необитаемым островом, но, по правде, все не так страшно, просто поселка не видно за поворотом.

И тут меня осенила мысль. Хотя нет. Осенением это не было. Я оглядела снег, горы, небо и вдруг поняла, что летом здесь уместно смотрелась бы «флора» Стругацких. Удивилась еще, как не додумалась до «флоры» раньше. Наверное, оттого, что привычно следовала за Ларисой, абсолютно чуждой литературных подсказок и параллелей, а оставшись одна…

Вот так-то, Денис! Есть у меня основа для психодрамы. Точнее, будет. И как расстановку сделать, я тоже знаю. Только мне нужны «Отягощенные злом»[88], и их привезет Лариса.

* * *

Пока перегружали вещи из автобуса и занимались прочей суетой, я поймала за рукав Дениса и объяснила ему про «Флору».

– Хорошо, попробуй, – сказал Денис.

Ночью мне хотелось спать, но куда там. В любом лагере главный треп начинается после отбоя. Обычное дело.

– Я придумала себе имя, – сказала Эля шепотом. – Я буду чайным деревом. Сначала маленьким ростком, буду дружить с гусеницами, потом стану расти, расти и вырасту. – Она попробовала развести руки в спальнике, но у нее не получилось.

– Будешь, – ответила я. – Только потом. Пока ты куколка чайного дерева. – Я мысленно посмотрела на нас – «колонию» разноцветных спальников. – Все мы куколки.

Сон пришел как обморок.

Я долго одеваюсь и причесываюсь. Все должно быть правильно. Духи почти кончились, но еще можно растянуть. Хорошие духи, «Дзинтарс». Сейчас не достать, наверное. Последний взгляд в зеркало, и выхожу. На улице солнечно, ветрено. Дворник метет сухую пыль. Я улыбаюсь.

Я переехала сюда, чтобы быть ближе к сыну. Всего две станции на метро и три остановки на автобусе. Он ничего не знает. Доброе утро! Это я пришла! Прости, что не ночевала. Холодно тебе? Ой, смотри, подснежники прижились, зацветут, красиво будет. Жаль, одеяло нельзя.

Перехватывает дыхание. Птицы срываются с ветвей. В военной форме он кажется еще выше. А похудел-то как. Он смеется: это не я похудел, просто на таких, как я, не шьет никто. Потом его привезли обратно в железном ящике из трудного слова «Афганистан». Как в домике. Маленьким он любил так прятаться. Сделал себе штаб в коробке из-под телевизора. Вот сейчас он выберется, а я тут. Я все время буду, буду сидеть и ждать.

Хорошо, что никто не видел, в каком ужасе я проснулась. Начинался рассвет. Болела рука.

* * *

Олдовый хиппи дядя Вася выглядел так, как должен выглядеть олдовый хиппи, точнее, как олдовый байкер из голливудского фильма. Невысокий, плотный, седые вьющиеся волосы в хвост, седая борода лопатой.

Он зашел с мороза, кинул на лавку рукавицы, обстучал валенки.

– Ну что, не мерзнете тут?

Мы не очень уверенно ответили, что не мерзнем.

Он спросил, где начальство, но уже и сам услышал доносящийся с кухни голос Дениса, устраивавшего обычное представление с ковшиком.

– Сейчас ты мне все расскажешь! – говорил Денис, обращаясь к ковшику.

– Нет! Не надо! Не надо! – отвечал ковшик.

– Если ты не скажешь, я тебя кину в кипяток!

– Не надо кипяток! Я обварюсь! Я умру!

– Получи, презренный!

Плеск. Общий смех. Пахнет едой. Олдовый хиппи улыбается в бороду.

– У вас, случайно, нет книжки «Отягощенные злом, или Сорок лет спустя»? – спрашиваю я.

Просто так спросила.

– Случайно есть, – отвечает он. – Я потом принесу, или сама заходи.

– А мне вот жалко, – говорит Эля.

– Кого?

– Ковшик. Он так боялся. Так плакал.

«Мне тоже», – подумала я и стала одеваться. Интересно, как живут олдовые хиппи в естественной среде.

Я сразу нашла нужное место.

«Он говорил о Флоре. Он говорил об особенном мире, где никто никому не мешает, где мир, в смысле Вселенная, сливается с миром в смысле покоя и дружбы. Где нет принуждения и никто ничем никому не обязан. Где никто никогда ни в чем не обвиняет». Здорово же! Почему наши сначала так загорелись, а теперь все разваливается?

Поймала Вову. Он подумал и сказал, что цели нету. Идеи. Вот Денис расписывает миф – все понятно. Вчера, помнишь?..

Я помнила, хотя и не сначала, засиделась у дяди Васи, заболталась о Стругацких. Перебрали все, от поисков Варечки до старика Витицкого, через Румату Эсторского, и пусть никто не уйдет обиженным[89]. Вот время и пролетело.

Когда я вернулась на турбазу, там уже началось. Окна зашторены, свечи, Денис вещает проникновенно:

– …разбились на пары. Женщина и мужчина. Не смотрите на своего партнера. Ложитесь рядом. Можно соприкасаться только лодыжками и запястьями. Прикосновение длится. Прислушайтесь к себе. Чего вам хочется? Обнять человека? Прижаться к нему? Почувствовать его кожу? Поцеловать? Но вы не можете: между вами преграда из долга. Представьте. У вас есть только эти маленькие касания.

«Я Флора! У меня есть…» Я не успела додумать, заметила резкое движение. Это Лиза вскочила и выбежала, хлопнув дверью. Пламя свечей взметнулось, половина огоньков погасла, закрутившись серыми нитками. Господи! Какой, на фиг, Парцифаль! Я обвела взглядом оставшихся. Ни с кем из парней лечь мне совсем не захотелось. Вот с дядей Васей я бы легла, и не только лодыжками, не важно, что он старик. Я рассмеялась неслышно. Представила, какими дикими могут казаться наши психологические игрища людям со стороны.

– А хиппи?

Я не сразу поняла, что Вова меня о чем-то спрашивает. Видимо, о том, почему я его не слушаю. А я действительно не слушала, я крутила в уме Флору:

«Ты приходишь в этот мир, и мир обнимает тебя. Он обнимает тебя и принимает тебя таким, какой ты есть. Если у тебя болит, Флора отберет у тебя эту боль. Если ты счастлив, Флора с благодарностью примет от тебя твое счастье».

Я кивнула и сказала Вове спасибо. Или не сказала. Не помню.

В голове опять сумятица. Поймем ли мы? Сыграем ли? Куда мы придем? Стоп! Как говорил великий, допустим, Фрейд, начни с себя. Понимаю ли я? Готова ли я? Пойти, что ли, отдаться Вове в тестовом режиме? Вон, мама рассказывала, Лариса говорила отцу, что будет за меня, а тут я за нее…

– Катя, ты с нами?

Ко мне подскочила