Системные требования, или Песня невинности, она же – опыта - Катерина Гашева

– Ага. Приду. Чуть позже.

Я кивнула рассеянно. Надо было найти в книжке еще одно место. Вот это вот: «Дух цивилизации Флоры совершенно иной. Наши ценности для них – ноль. Их ценности для нас – за пределами нашего понимания, как кошачий язык. Флора – дикари, не доросшие до нашей цивилизации? Неверно. Флора проросла из нашей цивилизации, как из слоя гумуса. Да, это дикари. Но это дикари совершенно особого типа – племя, вкусившее от нашей цивилизации и с отвращением извергнувшее то, что оно вкусило.

Суть происходящего в том, что никто не понимает Флору. А главная беда происходящего в том, что никто и не пытается понять Флору, потому что всем кажется, будто понимать здесь нечего, все и так ясно…»

На этом, наверное, заострять не стоит.

Я переоделась, накинула пуховик и пошла, продолжая прокручивать и прикручивать. Парцифаль, говорите? Давайте сыграем в Парцифаля, по-нашему, по-хипповски. Самое веселое, что ни у кого не будет морального права даже посмотреть косо. Потому что психология!

Снять купальник и шагнуть голой в общую баню оказалось проще, чем я предполагала. А после купания в проруби стало вообще все пофиг.

* * *

Утром народ ушился на гору кататься на ватрушке. С моей рукой не вариант, и я осталась. Кстати, на вечернем обсуждении про мой поступок никто не сказал ни слова. Я так и не решила, приняли его как должное или предпочли ханжески промолчать. В отношении Дениса я склонялась к последнему, но тоже ханжески промолчала.

В окно заглянуло внезапно яркое, будто бы уже весеннее солнце. Снаружи все искрилось и переливалось. Я немного послушала доносящиеся с горы радостные вопли и тут заметила Лизу. Она сидела рядом с поленницей на поставленном вертикально чурбаке и пела. Меня пока не заметила. Я вдруг почувствовала себе неуверенно. Странно. Лиза пела, чуть-чуть сбиваясь. Врала ноты. Я это хорошо слышу, хотя сама тоже вру. Никогда не пою при Оле или Эле, чтобы их не нервировать.

Я подошла ближе и окликнула Лизу, но она даже ухом не повела.

– Привет, – громко сказала я. – Слушаешь?

Лиза вздрогнула и вынула из ушей наушники.

– Привет…

– Я думала, все ушли кататься.

– Не хочу. А ты почему не пошла?

Я молча показала свой гипс.

– Лучше с тобой посижу, позагораю. – Я выкатила из поленницы еще один чурбак и уселась.

Мы не помирились, но и не продолжали войну, если эта самая война вообще когда-нибудь была. Другое вот было. Много другого. Мы переписывались эсэмэсками через всю страну, когда я ездила на Диксон, писали общий фанфик в тетрадке по биологии, играли, болтали…

С горы донесся особенно оглушительный взрыв хохота и вопль: «Если ты не слезешь с меня, то я!..» Лиза вдруг всхлипнула.

– Ты чего?

Я посмотрела на нее плачущую, на огромную, совершенно не испуганную припекающим солнцем зиму вокруг, снова перевела взгляд. Я положила руки ей на виски, притянула, и мы поцеловались. Губы у Лизы были маленькие, цепкие. Будто бы они жили отдельной, самостоятельной жизнью.

– Я тебя люблю, – сказала она.

Я промолчала. Я не знала, что ответить. Просто встала и побрела прочь, загребая унтиками снег. Лиза осталась сидеть.

На двери турбазы был пришпилен тетрадный листок с печатными буквами: «ПРИЕЗЖАЮ 7 1 °CОБАКЕ ТЧК НЕ ГОВОРИ НИКОМУ ТЧК КАТЯ». Рядом стоял дядя Вася и смотрел задумчиво.

– У меня такое впечатление, что это послание тебе, – сказал он. – Подруга твоя звонила, очень подробно все рассказала. Интересные у вас игры.

Я согласилась, что интересные. Вот только дело было не в игре. Лариса опять пыталась прогнуть мир под себя, и я опять не понимала как. Завтра пойму. Сегодня поработаем.

И вот мы сидим нашей маленькой инициативной коммуной. Эля составляет словарик Флоры, Лиза сосредоточенно плетет из цветного мулине мандалу, я прикидываю расстановки для психодрамы.

– Интересно было бы попробовать, – сказала Эля задумчиво. – Я бы пожила во Флоре.

Лиза не поднимает глаз от мандалы. Штучка получается желтая и розовая. А вот и оранжевая нитка в дело пошла. Интересные цвета.

– Сухо мне, кусты! – воспроизвела я очередной обнаруженный Элей перл и не стала пояснять, отчего сухо.

День прошел на удивление хорошо, но меня вымотал, разодрал на несколько независимых частей – новых или дополнительных, не знаю. Знаю, что я не хотела Флоры. Не хотела отдавать и делиться. Не хотела быть чужой в чужой стране. Я пыталась, может быть впервые, применить инструменты психологии, но не хватало ни данных, ни самих инструментов. В шесть утра прозвенел будильник, я с неохотой вылезла из теплого спальника, тихо оделась и пошла. До станции было около четырех километров, дорога одна, так что, даже если опоздаю, шансов разминуться с Ларисой нет.

Ночь редеет, черно-белое постепенно становится цветным. На белой дороге впереди появилась точка, стала двумя точками покрупнее, черточками. Одна, которая пониже, приобрела зеленый цвет.

– Лариса! – заорала мне Лариса. – Мы тут! – Фу, какой мороз! – тараторила она. – Я, прикинь, так привыкла к поезду, что теперь без стука колес и уснуть не смогу.

Я не слушала. Мне этот прием отлично известен. Заболтать, а потом продавить то, что собиралась.

– Ты познакомишь меня со своим спутником? – спросила я. Оказывается, очень трудно разглядывать человека, с которым идешь бок о бок.

– Эх, Лариса, Лариса, ты что, его не узнала? Психолог должен все помнить и замечать. Это же охранник! Наш, универский, из главного корпуса. Фамилия – Колчанов. Имя не назвал.

Универский охранник пожал широкими плечами:

– Имя стандартное, ну его. А называть можно Колчим. Гора тут у вас на севере такая есть[90], насколько я знаю.

– У него выходные, и он решил составить мне компанию. – Лариса улыбалась, а я думала: вот бы прижать ее к ближайшей елке и вытрясти, что за новую игру она придумала. Но нельзя. Тет на тет потом вытрясу.

Глава 24

Мастер чайных церемоний

С поезда Лариса зачем-то поперлась в универ. Подмораживало. Колесики чемодана скрипели по свежему снегу. На ступеньках крыльца главного корпуса переминался с ноги на ногу охранник.

После разгона демонстрации в защиту Мессинга вузовских охранников Лариса не любила и сейчас пришпорила себя, чтобы опустить этого негодяя хоть на сигарету. И вот она стоит, пускает дым в черную форменную куртку и злится. Только зря она злится. Ол нид из лав.

– Пис! – говорит Лариса и дерзко вскидывает глаза.

– Чего?

– Хиппи против войны. А переночевать негде. Наши на каникулах. Ключей нет. Аск?