Черная метель - Элисон Стайн
Капитан поднялся на трибуну. Собравшиеся похлопали. Кто-то выкрикнул: «Здравия желаем, господин Капитан!» – и все рассмеялись.
– Минутку внимания, – произнес Капитан. – Наш сегодняшний гость не нуждается в представлении. Но я все равно его представлю. Элмер Лак – давний житель Долины и частый гость вон в том кресле. – Он сделал жест в сторону входа, и собравшиеся снова рассмеялись. – А когда он не дрыхнет в библиотеке, он пишет. Элмер – автор двадцати пяти художественных произведений, _ _ _ _ из которых экранизированы, а одно выпущено ограниченным _ _ _ _. Он является автором национальных бестселлеров. Газета «Нью-Йорк таймс» в своей рецензии назвала его творчество «убедительным до жути».
– _ _ _ _ меня, – пробормотал Элмер откуда-то из зала.
– Нам повезло, что в нашем сообществе так много творческих людей, и для нас большая честь, что Элмер – один из великих. И что он согласился поделиться своей последней работой _ _ _ _.
– Не смог отвертеться, – снова вставил Элмер.
– Давайте поприветствуем Элмера Лака!
Раздались аплодисменты и приветственные возгласы, Капитан указал на трибуну, и Элмер занял свое место. Я его сфотографировала.
– Ладно, ладно – отреагировал Элмер с трибуны. – Попридержите аплодисменты, пока мы не убедимся, что у меня действительно что-то получилось. Сейчас эта книжка выходит в _ _ _ __. Она называется «Частная смерть». Главная героиня – женщина-детектив, которая бросает службу и начинает вершить самосуд, убивать серийных убийц.
– Прекрасно, – громко сказал Рэй.
Я подавила смешок.
– Глава первая. – Элмер откашлялся и начал читать. К счастью, читал он совсем не так, как разговаривал – голос его звучал громко и чисто, резонируя, как дерево, по которому он любил вырезать.
– «Детектив Кармайкл внимательно осмотрела распростертое на полу тело. – Элмер, хоть и скромничал, но относился к своему делу серьезно. – Обнаженная фигура была забрызгана кровью, как на абстракционистской картине, которую какой-нибудь богатый равнодушный коллекционер, купив за огромную цену на аукционе, повесил у себя в ванной и больше ни разу не удостоил взглядом – признаться, именно такие мужчины привлекали детектива Кармайкл больше всего…»
– Мама, наверное, уже пожалела, что мы взяли Амелию с собой, – сказала я Рэю.
Он улыбнулся. Вряд ли он меня услышал, но в таком случае я повторю ему сказанное потом, после чтения. У нас уже установился свой способ общения. Нужно просто быть внимательным. Нужно уметь чувствовать себя комфортно, даже когда это не так.
– Просто прислушайся, – объясняла я своему отцу тогда, в подвале, под завывание ветра. И кажется, папа, наконец, услышал меня. Там, под землей, мы чувствовали себя будто в эпицентре бури, где царит полный штиль, и это, возможно, помогло папе услышать. По крайней мере, ему пришлось набраться терпения и попытаться.
После чтения Сэм, Луиза и Рэй заехали к нам на ферму отужинать. Пейшенс снова осталась у нас с ночевкой, и после того, как мужчины убрали со стола (это было наше новое правило: кто не готовил, тот убирает), взрослые удалились на веранду выпить холодного чая с мятой из нашего нового садика. Луиза поделилась с нами выжившими травами, и их уже можно было собирать. Сэм сидел очень близко к Луизе, и я заметила, как он тихонько стиснул ее ладонь и она ответила на пожатие.
Амелия и Пейшенс пошли кормить своих любимых коз, а мы с Рэем побрели за дом, мимо спасшего нас укрытия, мимо разрушенного сарая, который мы не собирались восстанавливать. Нам это было ни к чему, а кроме того, Амелия сказала, что теперь сарай действительно стал похож на археологические раскопки. Деревянные доски торчали из песка, как флаги пропавшей экспедиции.
Обитатели долины многого лишились. Наша семья тоже.
В частности, погибли посевы, за которыми мой отец так усердно ухаживал, уделяя растениям столько времени, сколько не уделял нам. Пыль уничтожила все, кроме нескольких грядок картофеля. Урожая с них должно было хватить на еду, но на продажу ничего не осталось.
Но у мамы была работа, и у меня тоже, и я почти все дни после школы проводила в кафе. У нас открылся фермерский рынок, появился свой веб-сайт, и вообще в Долине многое менялось. За время обедов вскладчину, благотворительных ужинов и других совместных трапез мы все стали другими.
Элли, предупредив меня, вместе с родителями благополучно пережила бурю и вернулась в Огайо. Хотя мы регулярно переписываемся и созваниваемся, не знаю, когда я смогу посетить родные места.
Хотя понятие «родные места» для меня стало постепенно терять смысл, я уже не могла сказать точно, где мой дом.
Мне всегда казалось, что это нечто прочное, надежное, как скала. «Домой» – значит «по дороге, которая ведет обратно». Эта дорога всегда вела во влажный зеленый Огайо, где я родилась, на ту черную землю, куда я вернусь. Эта земля была затоплена, исчезала под водой, но потом вода отступила. Я все еще любила Огайо.
Но теперь земля мне все чаще представлялась красной. А небо почти всегда – широким, безоблачным и голубым. Кроме тех случаев, когда оно тоже становилось красным. Но даже тогда, во время бури, мне не хотелось отсюда бежать. Мне хотелось остаться и защитить близких. Хотелось научиться жить здесь вместе со своими друзьями.
Может быть, дом – это не одно место и даже не место вообще. Может быть, это просто ощущение, и оно, возможно, всегда было временным. В Огайо я чувствовала себя дома, плескалась в ручье со своей сестрой и подругами; цикады пели нам вечерние песни, а со всех сторон взлетали зимородки. Но теперь я порой чувствовала себя дома и в Долине, где земля ровная и сухая, где растут кактусы и цветы, где каждый полевой цветок, над которым вьются пчелы, похож на раскрывающееся яйцо с сюрпризом.
Держась за руки, мы с Рэем остановились у ограды на границе наших семейных владений. Мы стояли рядом и смотрели на горы и закатное солнце. Во время пылевой бури мир менял цвет. Но он менял цвета каждый вечер. Сегодня он был лавандовым, как сахарная вата на ярмарке. Последние лучи солнца грели мне плечи. Завтра Рэй уедет
