Несбывшаяся жизнь. Книга первая - Мария Метлицкая
Анюта обнимала бабку и продолжала скулить:
– Ну, баб! Ну если очень-очень хочется! Один бутербродик, а? Всего один! И три то-о-оненьких кусочка колбаски! И два маленьких, самых маленьких огуречика, ба!
И Мария не выдерживала – да и какая бабка выдержит? Узкий батон колбасы съедался за пару дней, а уж про банку огурцов и говорить нечего.
Мария охала, беззлобно ругалась на внучку и приговаривала: что скажет мама?
Анюта смеялась и отвечала, что маму не боится.
– А если ты, ба, так боишься, то иди в гастроном и лови свою колбасу!
Дерзкая росла девица, сообразительная.
Лиза уставала.
Вроде и рабочий день у медиков шесть часов, а не восемь, но пока все закончишь, заполнишь карты, поболтаешь с коллегами, зайдешь перед уходом к тяжелым, чтобы уйти со спокойной душой, – и сил ни на что больше нет.
А потом метро, магазины, очереди. Приползала еле живая.
Дома же Анюта со своими капризами да Мария с неотложными разговорами и желанием обсудить важное.
– Я очень устала,– вздыхала Лиза.– Можно перенести важное дело на потом?
С иронией, конечно, – но Мария обижалась и уходила к себе.
«Трудно мне с ней, – думала Мария, – очень трудно. Она так и не простила… Столько лет, а обида не ушла.
И не стали родными людьми, как я ни старалась. Я, конечно, ею горжусь, она хороший человек. Но смогла ли я полюбить ее, как мать любит дочь? С Анюткой все понятно – ее я люблю и чувствую, мы понимаем друг друга. У нас свои секреты. С внучкой получилось, а с дочкой нет… Я виновата, и у вины нет срока давности…
Жаловаться грех: забрала, приняла, терпит. Терпит как соседку или дальнюю родственницу. Злится, что я не приняла ее дурацкий роман с этим Лешкой. Сначала Димку, выпендрежника, не приняла, а теперь Лешку. Лешка неплохой парень, но не ее человек, неужели она не понимает? Вот Ленечка…»
Мария ни минуты не сомневалась, что это ее мужчина. И ни минуты не жалела о своем решении – быть там, где он. Он всегда говорил, что выжил только благодаря ей, ее любви и поддержке. Да и она бы без него не жила – разве это была бы жизнь? Нет, ни о чем она не жалела…
Значит, все справедливо? Лизина обида и отчужденность, нежелание попытаться сблизиться, понять, пожалеть – ну хоть самую малость! Иногда улыбнуться, просто так – потому что день был хороший, потому что поправился ее пациент, совсем поправился, и этому помогла она, Лиза… Мария была бы рада и такой улыбке, которая пусть и не ей, но улыбка… Но, наверное, она и на это не имеет права.
Скоро Новый год, любимый праздник. А настроения нет. Где будет Лиза? Останется или уедет? А если уедет – что будет с Аней?
Но вопросов Мария не задает – знает реакцию. Просто ждет. Все, что ей осталось, – это ждать.
* * *
Лиза сидела на кухне.
Вспомнилось, как сегодня привезли старушку. Упала на улице. Разбила голову, ну и перелом, конечно, – рука. Повезло, что не бедро, было бы совсем плохо. Вспомнила ее глаза: испуганные, растерянные. Дрожащий голос:
– Дочка, а я поправлюсь, за собой-то ходить смогу? Больше-то некому, нет никого…
Вспомнила, как сжалось сердце, как чуть не заплакала.
«Чужая старушка. А тут родная мать, а я… Нельзя так, нехорошо. Я должна быть мягче, терпимее. Столько лет прошло, а не лопнул нарыв, не прорвался».
Она подняла голову и увидела, что на пороге кухни стоит Мария.
– Лизонька, – еле слышно произнесла она. – Прости меня, Лизонька. Я себя не простила. Хоть ты прости.
От растерянности и неожиданности Лиза кивнула.
«Господи… как почувствовала, о чем думаю».
– Чай будешь? – смущенно спросила она.
15
За окном мело. До Нового года оставалось всего ничего.
Лиза мучилась: что делать? Впервые – впервые! – любимый праздник был не в радость.
Лешка был уверен, что на Новый год они будут вместе, а как иначе? В главный праздник – и порознь? Он все продумал: как срубит елочку, вернее – елку, как поставит ее в центре зала, как нарядит… Достал из сарая коробку с игрушками, обнаружилось много потертых да побитых, рванул в Иваново, накупил новых – блестящих, переливающихся.
Там же, в Иваново, купил и подарок Лизе. Тоненькие золотые часики, красивые – глаз не оторвать! Копил, во всем себе отказывал. Не только копил, но и калымил. Мамке не сказал, обидится: ей байковый халат, а этой, московской, золотые часы? И не похвастался, спрятал. Но доставал, любовался – красота! Тоненькие, нежные, как раз на изящную Лизкину руку.
И представлял, как достанет коробочку, пахнущую клеем, откроет, а потом наденет на ее руку… Глаза закрывал и улыбался.
Мечтатель.
Думал и о новогоднем столе. Винегрет обязательно – винегрет полагается. Курица жареная полагается, боровчик – без мяса никак, тем более все свое, домашнее. Сало – мать его солит отлично. Ну и из погреба всякое, по мелочи, сопутствующее: помидоры соленые, огурчики, капустка квашеная, грибки… Картошечка отварная, куда мы без картошки. На стол всегда ставили в чугунке, из печки, с пылу с жару, крышку снимешь – пар валит: ароматный, чесночный. Разумеется, пироги, какой праздник без пирогов!
Лешка все умеет, ну или почти все – несложно ему и стол накрыть, и ужин спроворить, а печь не умеет, не научился… Значит, обойдемся без пирогов. А к чаю – торт. Большой, с кремовыми цветами, похожий на клумбу. Уже договорился с Наташкой, сестрой школьного друга, – она в гастрономе заведующая.
Ну и шампанское. Он его не любит, а Лизка любит, да и положено.
Ждал праздника Лешка, как не ждал никогда. Неужели они будут вместе? Он – и его любимая, самая лучшая, самая красивая, его невозможная женщина. Он смотрел на своих, местных, бывших одноклассниц или соседок, смотрел и на заезжих туристок и понимал, что ни одна из них – даже самая симпатичная, самая стройная – в подметки не годится его Лизавете. Лучше ее не было никого.
* * *
Ехать на праздник в Плес? Нет, невозможно, Лиза не может оставить дочку и Марию: Новый год праздник семейный, а именно Анюта и Мария – ее семья. Пригласить Лешку к ним? В их женское царство, в их дом, на самый семейный праздник? Сомневалась – но, увидев его глаза, задумалась.
А может, решиться, решиться и позвать? Может, попробовать?
