Это - Фай Гогс
Но и на этот раз поспать мне не удалось. До подъема оставалось всего час пятнадцать минут, а мне еще нужно было выполнить свое неосторожное обещание и аккуратно извлечь Джо из его уютного плюшевого мирка, существовавшего исключительно у меня в голове. Для этого я установил на его новом телефоне, «подаренном ему вчера его невестой Стеффи», будильник с песней «Если бы я правил миром» – песней, которую убогий дурень заставлял себя любить несмотря на свое к ней отвращение, полагая, что насильственно привитая страсть к Тони Бенетту – отличительная черта каждого настоящего нью-йоркца.
Я не был уверен, что избранный мною метод сработает, потому что никогда не делал ничего подобного. Однако все прошло, как по…
– Эй, красотка, что думаешь насчет того, чтобы еще разок наполнить мою кружку? – прервал мои воспоминания режуще громкий голос, исходящий из моего рта.
Официантка подошла, небрежно плеснула из кофейника новую порцию мутной прохладной бурды, после чего, глядя поверх моей головы, утомленно процедила:
– Чего-нибудь еще, ковбой?
– О да, Вэнди, много всего! Тысячи, миллионы вещей! Но это подождет, любимая, потому что ты в страшной опасности! Скорей надевай красные туфли, смени прическу – и бегом на самолет! С минуты на минуту сюда нагрянут колумбийцы, перережут всех твоих родных, а тебя увезут в сельву и до конца жизни заставят варить эту божественную амброзию, которую ты скромно именуешь «кофе»!
Пока Джо трепал моим языком, я сосредоточился на набычившемся свинопасе. Официантка опустила на меня взгляд, в котором появился тусклый огонек заинтересованности.
– Тебе правда понравился наш кофе, красавчик?
– Понравился? Да будь у меня дети, Вэнди, я бы наколол рецепт этого волшебного напитка у них на животах и выставил бы мелких спиногрызов из дома, сказав им на прощанье: «Прочь, и не забудьте о своем старике, когда станете богаче Безоса!»
– Тогда мне страшно представить, дорогой, что будет, когда ты попробуешь наши блины…
– Клянусь тебе, крошка: если твои блины окажутся так же хороши, я отвезу тебя в Вегас и подарю кольцо с камнем величиной с голову вон того парня, который уже минут двадцать зря пытается не промазать вилкой мимо яичницы. Но сначала мне надо съездить кое-куда, провести обряд экзорцизма. Так уж вышло, что я единственный специалист по эту сторону границы!
– Ну милый, если ты собираешься делать такие ужасные вещи с нашими детками, я еще подумаю, брать ли у тебя твои бриллианты!
Официантка игриво развернулась и отошла. Если забыть о том, что нервный боров теперь мечтал размозжить нашу голову, в остальном дела у парня шли на удивление неплохо. Сегодня утром я впервые, можно сказать, выпихнул его прямиком в реальный мир, а он уже вел себя так, будто вовсе не замечал никакой разницы.
А ведь раньше даже после месяцев постепенного привыкания к новой обстановке некоторые персонажи начинали вести себя как бог на душу положит. К примеру, как-то раз один из этих несчастных кадавров спустя неделю выпаса на вольных хлебах схватил с игорного стола горсть тысячных фишек и с хохотом бросился бежать к выходу из казино. Ради его же пользы я был вынужден подставить ему подножку и разыграть перед подоспевшими охранниками целый спектакль в стиле Человека Дождя с визгами и слюнями по всему полу.
После нескольких подобных неудач я на неопределенный срок отложил создание новых героев, малодушно примкнув к мейнстримной традиции смело принимать себя таким, каким меня создал господь. Я уже четыре года жил в Нью-Йорке, и мои дела постепенно наладились. Поначалу мне не хотелось браться за крупные аферы, но в этом и не было особой нужды, потому что обжуливать янки по мелочи оказалось до смешного просто. Кроме того, я довольно сносно научился играть в покер. Помог мне в этом один весьма сложный для логического осмысления метод поверенного, который, тем не менее, вполне неплохо работал:
«Представь, что твой ум – это маленькое современное королевство, а карты – его подданные. Каждый занимает свою, четко определенную ступень на общественной иерархической лестнице. Занимает не благодаря наличию или отсутствию привилегий, связанных с его мастью, но в силу ограниченности личных способностей, уже постфактум зафиксированных посредством простейших числовых универсалий.
Одни быстро сдаются и носят клеймо до конца жизни, другие прячут его под кастовой униформой от «Картье», втайне мечтая выбиться в тузы; первые жалуются и бездействуют, вторые упорно идут к цели; эти подчиняются, те манипулируют. Все, как обычно: корысть, интриги, предательство, бесчестье; заманчивое начало, пустые надежды, неприметная смерть, пышные похороны.
Естественно, умирать в одиночку никто не желает, поэтому все стремятся заключить союзы, надежные, как каракули цыганки на миллионной закладной. Союзы эти образуют уже новые иерархии, строго ранжированные по времени, которое проведут зерна для утреннего кофе их участников в желудке бирманского гамадрила. И так далее.
Дай этому вареву как следует прокипеть, а потом сними с огня и оставь настояться. Однажды во время очередной игры ты вдруг заметишь, что карты будто бы ожили и действуют по некоему сценарию. Выигрывает тот, кто знает, по какому».
– Кто мыл ваш туалет, Вэнди? Ганнибал Лектор? А можно мне там пожить? Я лизнул писсуар! Вэ-э-э-э-энди!
Карты стали неплохой отправной точкой, но после стольких лет каторги мне нужен был кусок покрупнее. Для того, чтобы получить доступ к настоящим деньгам, я взял себе имя Рикки Чепино, сына одного старого товарища поверенного, которому не было суждено появиться на свет (ясное дело, сыну, не его отцу).
Правда, довольно скоро выяснилось, что это имя оказалось способно отпирать замки, трогать которые вообще не стоило. Меня поочередно представили братьям Блази, друзьям юности Чепино-старшего. Оказалось, все трое когда-то были не прочь нафаршировать поверенного свинцом, и у близнецов это желание многократно усилилось после того, как пуля моего опекуна во время его очной встречи в Майами с моим нареченным отцом навсегда избавила последнего от хлопотной необходимости «избегать жестоких и упорных преследователей».
С тех пор мне приходилось обдумывать каждое сказанное мною слово, ни на миг не упуская из виду, что, где, кому, когда и при каких обстоятельствах я соврал до этого; учитывать все, вплоть до едва уловимых интонаций,
