Книжная лавка фонарщика - Софи Остин

почти всю свою жизнь, церемониться с тобой больше не буду. — Она взяла Сесилию за руку выше кисти. — Все это время ты считала себя недостойной мужчины, за которого вышла замуж, человека выше тебя по статусу. Ты годами говорила себе, что тебе повезло. Повезло жить в таком доме, как Риккалл-холл. Повезло быть с мужчиной, который не придавал значения твоему происхождению. Повезло иметь вещи, о которых, будучи из скромной семьи, ты могла только мечтать. Что ж, позволь мне кое-что сказать тебе, дорогая. Ни деньги, ни происхождение, ни титул не делают тебя хорошим человеком. Звание это нужно заработать — поступками и словами. А муж твой, моя милая, доказывал тебе раз за разом, что хорошим человеком его точно не назовешь. Мое мнение — прости, Эвелин, что я говорю это при тебе, ведь он твой отец, — но мое мнение таково, что хорошим человеком он никогда и не был. Но ты, конечно, меня никогда не слушала, Сесилия. Ты лишь убедила себя в том, что твоей семье он не понравился только потому, что он другой, что он от нас отличается. Убедила. И стала считать, что тебе повезло. — Глаза тетушки Клары светились гневом. — Но ты ни разу не спросила себя, счастлива ли ты. Ни разу не спросила себя, заслуживает ли тебя он. Если я стану тебя утешать, скажу тебе, что он вернется, попросит прощения, то я окажу тебе тем самым медвежью услугу. Эти слова, моя дорогая, ты слушала слишком долго — от людей, которые не знают тебя и уж точно не знают его. Вот его истинная сущность, Сесилия. Вот кто он есть на самом деле.

Сесилия какое-то время молчала, а потом опустила голову и тихо, медленно вздохнула:

— Как бы мне хотелось, чтобы вы были неправы, тетушка Клара.

— А теперь расскажи Эвелин остальное. Она заслуживает знать.

— Остальное? — Эвелин не ожидала, что ее сердце может упасть еще ниже. — Есть еще что-то?

— Есть, — ответила мать, с опаской глядя на Эвелин. — Как я сказала, он забрал свой чемодан. Но еще он забрал твои деньги.

— Мои деньги? — Лицо Эвелин стало бледным как мел. — Он взял мои деньги? Но он ведь говорил, что это жалкие гроши! Что они ничего не стоят!

— Я пыталась остановить его, — сказала Сесилия. — Но он сказал, что ему они нужнее, чем нам…

— Чушь собачья, — огрызнулась тетушка Клара.

— И сказал, что вернет их тебе, как только сможет.

Лицо Эвелин загорелось. Первоначальный шок уступил место чувству, поднимавшемуся из самых глубин ее существа.

— Вы сказали, он собирается в Лондон?

— Да. Он взял карету до вокзала.

Эвелин спешно вынула из кармана часы.

— Следующий поезд только через час, — сказала она. — Если потороплюсь, то догоню его.

— Догонишь, а дальше что?

— Верну свои чертовы деньги, — ответила Эвелин. — Эти деньги я копила для нас! Для нашего будущего! А не для него.

— Но ты же не сможешь бежать до вокзала всю дорогу!

— Смогу, — ответила Эвелин, поворачиваясь к двери. — И успею, если потороплюсь.

Глава 48

Вернувшись в книжный магазин, Уильям и дядя Говард сели по разные стороны прилавка и открыли виски. Долг Уильяма был выплачен, пусть беззубый мужчина и оказался не слишком этому рад. Скалясь, он заявил: «А как весело мы могли провести с тобой время!» От этого предложения по спине Уильяма пробежал холодок, и дядя Говард сильнее сжал ему руку.

— Слава богу, ты рассказал мне, мой мальчик, — произнес дядя Говард, чокаясь с Уильямом стаканом. — С неправильными людьми ты связался.

Уильям прикусил губу:

— И по неправильным причинам.

Дядя Говард пожал плечами:

— Все мы хотим преуспеть в этом мире, Уильям. Все хотим, чтобы удавались наши начинания. Но если они не удаются, то это не делает нас неудачниками. А вот нежелание встать и попытаться снова делает.

Уильям моргнул и посмотрел на дядю.

— Думаешь, мне надо вернуться в Лондон?

— Не сейчас, — ответил он. — Я полагаю, что сначала тебе лучше поработать над книгой. Возможно, дать ее кому-нибудь почитать, попросить помочь, а потом попробовать снова.

Уильям допил виски одним жгучим глотком. Еще вчера от этой мысли его бросило бы в ледяной пот, но сейчас, когда все карты уже были раскрыты и можно было начинать с чистого листа, он неожиданно воспринял ее лишь как досадную необходимость.

— Возможно, — согласился он. — Впрочем, в ближайшее время, подозреваю, у меня и тут будет немало хлопот.

Теперь, чтобы возместить убыток, ему предстояло работать в два раза усерднее. Джек, конечно, вернет свою долю, но это произойдет только через десять месяцев, а Уильяму хотелось, чтобы дела в магазине пошли на лад куда раньше. Возможно, стоит передавать Грегори больше книг или попытаться привлечь покупателей вывесками, которые нарисовала Эвелин. В общем, было необходимо что-то предпринять, и эта мысль теперь, когда вся ответственность лежала на нем одном, стала давить на него с удвоенной силой. Дядя Говард перед отъездом в Индию собирался переписать магазин на него, и его успех или провал отныне всецело зависел от Уильяма. И пусть от этого внутри все тревожно сжималось, дышать становилось все легче и легче.

Потому что теперь ему было что предложить Эвелин. Он мог предложить ей будущее. Мог предложить ей нечто настоящее. Нечто реальное.

И он должен был ей все рассказать.

— Начни с этого проклятого колокольчика, — посоветовал дядя Говард. — Я уже много лет собираюсь его починить, но никак руки не доходят.

— Не понимаю, как он вообще мог сломаться, — ответил Уильям, вставая и подходя к двери. Он распахнул ее и решил оставить открытой: снаружи веяло прохладой, и ветерок доносил от прачечных легкий запах лаванды, перебивавший дым кирпичных заводов на севере города. Уильям покачал дверь, слушая, как глухо позванивает колокольчик, и пытаясь понять, почему не двигается его язычок.

— Не обязательно делать это сейчас, — сказал дядя Говард.

— Знаю. Я просто хотел… — Уильям резко умолк — его взгляд зацепился за знакомую фигуру, мчавшуюся по мосту к магазину: волосы выбились из прически, а щеки раскраснелись от быстрого бега.

На мгновение ему показалось, будто Эвелин спешит именно к нему, за ним, что она вот-вот упадет в его объятия, а он прижмет ее к себе и расскажет все: как любит ее, как сожалеет о том, что солгал, — а она поднимется на цыпочки, проведет рукой по его щеке, и все будет так, как в тот самый вечер, когда они с ней поцеловались, с одной лишь разницей: на этот раз он от нее не отпрянет.

Но она