Ступени к чуду - Борис Семенович Сандлер
На помосте посреди площади восседал на бутафорском троне в личине царя Артаксеркса горделивый и властный правитель карнавала.
Повседневная суета, будничные заботы догорали в огромном праздничном костре, который был виден изо всех уголков ночи.
Вокруг огня, спрятав лицо под маской довольства и беспечности, а тело — под расписными рогожными нарядами, разгульно веселилась и ликовала толпа, радуясь непривычному безделью.
И когда между ряжеными показался с открытым лицом, с тощей котомкой за плечами незнакомый странник, они стали бросать на него недоуменные взгляды, перешептываться, шушукаться и в конце концов разразились смехом.
Чудовищно раздутое брюхо толпы тряслось, подпрыгивало вверх-вниз, и казалось, вот-вот лопнет. Тысячи рук превратились в огромный, как бревно, указательный палец, уставленный на пришельца.
— Кто он?
— Почему без маски?
— Судить его!
— К царю!
Дикой морской волной толпа подхватила ошарашенного странника и, словно на берег, выбросила его к подножью бутафорского трона.
— Говори, — сурово молвил Артаксеркс, — но говори правду. С чем пожаловал?
Странник несмело поднял на него свои растерянные глаза — глаза ребенка.
— С миром…
Затихшая было толпа снова захохотала. Сидевший на троне вскинул руку, призывая народ к тишине, и задал новый вопрос:
— Кто ты?
Пришелец обвел грустным взглядом ряженых, окружавших его тесным кольцом и, натолкнувшись лишь на размалеванные равнодушные личины, тихо сказал:
— У каждого человека есть на небе своя звезда. И когда она падает с неба, жизнь его угасает…
— Довольно! Стара песня!
— Хватит болтать!
— Ему про утро, а он про вечер!
— Говори, кто ты!
— Я?.. — странник развел руками. — Пастух упавших звезд.
Несколько мгновений стояла над площадью мертвая оцепенелая тишина. И вдруг царственный Артаксеркс оглушительно, на весь город чихнул, а потом, утерев нос полой мантии, прогнусавил:
— Да ведь он шут…
Толпа подхватила:
— И правда, что шут!
— Полоумный!
— Блаженный!
…Громче прежнего звенели тарелки, били литавры, ревели трубы, еще бесшабашней стали пляски и песни — безумие продолжалось…
И кончился карнавал.
С востока по опустевшим истоптанным улицам потянулся золотой нитью тихий новорожденный рассвет.
Пришло время собирать разбросанные камни.
Шурх… шурх… шурх…
Странник с длинной метлой в руках убирал площадь.
Шурх… шурх…
Он сгребал в кучу смятые маски, фальшивые бороды и парики, блестящие пуговицы, обломки деревянного трона.
Потом он взял в руки головню из ночного кострища — и все это сжег.
2. Апрель. Лесные фиалки
День, омытый весенними соками, кто-то вывесил сушиться над городом. В такие дни обязательно случаются чудеса. В чудесах самое удивительное то, что они действительно случаются.
На углу улицы Горького и Тверского бульвара стоял человек с красным, похожим на картофелину носом и продавал цветы.
— Фиалки! Живые фиалки! — выкрикивал он. — Пучок — полтинник. Даром отдаю!
Но прохожие шли своей дорогой, бежали, торопились.
— Фиалки! Фиалки! Пучок — полтинник! Себе в убыток!
Цветы высунули из плетеного лукошка свои фиолетовые милые помятые личики и рассматривали желтыми забавными глазками большой незнакомый мир, вслушиваясь в шумные голоса города.
— фиалки! Живые фиалки!
Вдруг словно с неба упал возле торговца некий молодой человек. Описывать его внешность, пожалуй, не стоит, скажем только, что он был без крыльев.
— Послушайте, — сказал он, — что вы делаете? Разве можно продавать цветы?
Продавец нахмурился.
— А ты кто такой? Дружинник?
— Вы меня не поняли, — терпеливо объяснил молодой человек. — Я спросил вас: разве можно так поступать с цветами? Ведь не вам принадлежит их жизнь.
Красноносый опешил.
— Тебя и правда не поймешь. Ты что хочешь? Чтобы я раздавал их задаром?
— Ну разумеется. И не просто раздавали, а дарили. От всего сердца. Это же лесные цветы, вы не знали?
Нос торговца из красного стал сизым.
— Слушай, парень, — процедил он, — таких умников, как ты, здесь навалом. — И он мотнул головой в сторону спешащих прохожих, показал на шумные улицы, на город. — А если ты и впрямь такой добрый, дуй в лес, нарви там фиалок и дари их на здоровье кому угодно.
— А с этими что будет?
И молодой человек поднял с асфальта лукошко.
— Слышите, они сами просят, чтобы их подарили…
Он зарылся лицом в цветы.
— Понюхайте, — шепотом сказал он, закрывая от удовольствия глаза. — Они впитали в себя соки обновленной земли, их ласкали первые лучи весны, звезды доверили им свои тайны. А у вас все это идет по твердой цене. Да разве можно оценивать полтинниками такие сокровища?
Торговец стоял как пришибленный, его лицо удивленно морщилось. В какой-то миг ему даже показалось, что он знает этого молодого человека давно, с тех пор, может быть, когда сам был молод и щедр. И на душе у него вдруг, стало тепло и радостно. Он запрокинул голову к прозрачному чистому небу и сказал так, словно там, высоко-высоко, кто-то и в самом деле слышал его:
— Скажи, а ведь хорош сегодня денек!
Потом он почесал в затылке и спросил с хитрецой:
— А все же — кто ты?
Но там, где только что стоял странный молодой человек без крыльев, никого уже не было. Лишь теплый ветерок пробежал по заросшему щетиной лицу торговца.
— Но ведь он был здесь… — торговец огляделся. — Разговаривал… А может, я прикемарил чуток? Нет, явно последний стакан портяшки был лишним…
Его взгляд упал на лукошко с цветами.
— Э-эх! — гикнул он лихо, словно собрался пуститься в пляс. — Фиалки! Живые фиалки! Берите, люди! Берите даром!
Люди шли, бежали, торопились.
3. Май. Познание
Шла ночь, и время бродило босиком по сонной земле, тревожа влюбленные души.
Он почувствовал жар ее прикосновения, яблоневый запах ее волос, и вдруг его закружило в водовороте.
Он хотел открыть глаза, но веки были слишком тяжелы. В ушах звенело. Его тело стремительно сжималось, сокращалось в размерах, и он превратился в младенца. Словно со стороны, он видел себя таким, каким был в первые дни своей жизни.
Вот мама держит его на руках, подносит к груди, сдавливая пальцами сосок. Он чувствует, как маленькая спелая виноградинка щекочет его язычок, вертится вокруг него, и нежная теплая сладость разливается по небу. Легкое дыхание матери гуляет по его лицу, колышет пушок на его макушке… Он слышит, как рядом, совсем близко бьется материнское сердце.
Она лежала возле него и ощущала у себя на лбу его горячую жесткую ладонь. Проведя пальцем по его грешным губам, она стерла с них последнюю каплю сока —
