Поплавок из осокоря - Иван Владимирович Пырков
Но рыбаки народ смекалистый. У кого-то нашелся спиннинг с тяжеленным свинцовым грузом на конце.
– Только не зашибите, братцы! – горланит Повар.
– Не бойсь, не зашибем!
Свинцовая «ложка» перелетает со свистом через плот, Повар хватается за толстенную – бельевую – леску, заматывает ее за бревно плота, и мы потихонечку, медленно вращая катушку, буксируем Повара на спиннинге к берегу.
– Щук ловил, – смеется кто-то, – судаков ловил… А вот Поваров никогда!
И зеленоостровская волжская коса оглашается всеобщим добрым смехом.
Повар спасен. С него причитается.
– Слышь, Повар, – подначивают его друзья, – ты плотик-то свой подальше в кусты запрячь, а завтра прибудешь пораньше – и в любимый заливчик. Там же, как ты говорил, гарно. И рыбищи полно, и русалку, может, какую заплутавшую зацепишь!
– Нет-нет! – отмахивается Повар. – Только берег люб мне, только песочек под ногами. Никаких плотов больше не треба!..
Бредень
Имелся на Беклемишевском и еще один авторитет. Да какой! Непререкаемый. О чем ни зайдет спор, какая ни вспыхнет зеленоостровская полемика – все к нему, к его опыту апеллировали. Правда, было и одно но: редко кто его видел, и еще реже кто – говорил с ним. Как это, спросите? А вот как.
Погода ни к черту. Ветер буквально с цепи сорвался. Белые барашки-гребни на волнах прыгают. Сиро, тоскливо. На Волге такое случается: вчера еще мягкий западный ветерок и водичка приветливая, а сегодня с утреца – сиверко.
– Красно солнце по утру – рыбаку не по нутру! – приветствует нас шкипер на дебаркадере. – Рыбалки не будет.
Он поеживается, закуривает, уклоняясь от хлесткого ветра, и говорит загадочно:
– А все ж Бредень ведерко взял. С пяти до семи ловил – пока нахлест не разбежался. Но то Бредень…
Возвращается Марина к вечерней барже, что-то грустноватая.
– Представляете, всего десяток поддубников отыскала – замаялась. Нет гриба. И вроде дожди прошли, и вроде в самую гущу залезла. Почему такое? Всего десяток… Ну на суп, пожалуй, хватит, завтра доберу! Вот Бредень вчера два ведра надыбал – весь остров ахал! И побдерезовики, и грузди, представляете? Но то Бредень…
Чинит дядя Гриша мотор, ворчит:
– У Бредня надо подмоги спросить, он точно подсобит!
Почему Бредень? Бог весть. Может, бредешком рыбку сноровисто захватывал, а может – бродить по островочку любил Беклемишевскому. О его невероятных островных талантах слышал я и в жару, и в стужу, и в дождь, и в снег. И восхищался им вместе с другими. Больше того, годы спустя, если что-то не разруливалось – не срасталось, мысленно вздыхал: «Вот Бредень бы справился!»
* * *
Островные люди – свободные люди. Волжские лодки – свободные лодки.
В серенькие сентябрьские будни, после вольного лета, собираюсь – сбираюсь, я бы даже сказал, – в школу, Батька надевает пиджак – на работу пора, в издательство, в журнал, мама готовится к лекциям в медицинском, и вот мы ведем эти сборы всей семьей, а потом вдруг переглядываемся: на Зеленом-то сейчас красота, дядя Гриша бороздит Волгу, тетя Люда продает кому-то три билета – один детский и два взрослых, Цыган машет загорелой рукой со своей бударки. И шкипер Алексей гремит в меднобокий гремочек. Вот где раздолье, вот где лафа.
А еще о дяде Ване не сказал. Ох уж этот дядя Ваня! Он, мягчайший и тонко знающий жизнь человек, торжественно выходит со связкой удочек на специальные – «пенсионерские», как сам их называет, – мостки на опустевшей островной базе отдыха, которая стала со временем рыболовной нашей Меккой. А по водичке синей дубовый уж листок первый проплывает. Вот где жизнь-то, вот где вольница! Дядя Ваня, искуситель, частенько, случалось, сбивал нас с пути истинного, а может – наставлял на тот самый путь, как знать? Говорит, бывало: «Ну, первая неделя в школе – притирка к цели (он танкистом служил), день Ванюшка сходил, а следующий можно и Волге отдать». Он так и говорил: «Волге отдать». Умел дядя Ваня как никто другой обихаживать, насиживать местечко для рыбной ловли. Если на мостках располагается, то кресло старенькое с собой захватывает, если в жару дело – то он уж под тентом, если в дождь – под зонтиком. А на столике у него чаек горячий дымится. Вода из залива уходит, узенькая проточка, связывающая заливчик наш с большой водой, пересыхает, никак рыбе не пройти не выйти, и тогда дядя Ваня берется за лопату – в его-то почти восемьдесят! – и углубляет проточку «на штык», как сам, по-армейски, выражается. А по бокам ставит пару флажков, чтобы приплывающие лодки на мель не садились, точно по углубленному месту шли. Все только и повторяют с поклоном – да, силен дядя Ваня!
Так, стало быть, «Волге отдать». И разве после такого не отдашь? Срывались мы с отцом в осенние просторные деньки, охотно обрывали паутинные связи с городом, прогуливали и школу, и работу. И мама только головой качала. Но – отпускала. Дома это называлось так: «Пока погода летняя». Или родители на мои мольбы о внеурочной, в буквальном смысле, поездке на Зеленый отвечали: «Загадывать не будем. Утром решим, по обстоятельствам». Это означало, что нужно быстренько готовить снасти к рыбалке…
С самого детства я уважительно и с некоторой, не скрою, белой завистью относился к людям, которые отправлялись на Зеленый каждый день – как Марина, как на работу. В основном это были, конечно, чудаки, пенсионеры – из старой гвардии, или, как говорится, люди старой закалки. Какой-нибудь комариный залив, или поддубниковская грибная делянка, или продутая свежим ветром волжская коса – вот их жизненные ориентиры. Они сознательно доживали жизни в этом стремлении к волжской воде, отдавали остатки лет Волге. И вода, я полагаю, дарила им силы. В чем-то очень ограниченные, они все равно выделялись из людской массы своей обветренностью и костровой прокопченностью, на них заметно было тавро вольной жизни. Свободные они, островные люди и волжские лодки.
Зеленоостровская Мекка
* * *
Так случилось, что свободу поддубниковскую зеленоостровскую познали мы с отцом не вдруг, не с первого самого дня, да и года, пожалуй, не с первого. Нужно было сперва просмолиться как следует ушиным дымком, вобрать в себя хотя бы несколько крупиц песчаной мудрости, слиться с отражениями в заливах и протоках, узнать поименно все озера, лесные глуби и речные мели. Вторая коса, У трех братьев, Бочка, Щучье, Долгое, Старый мост, Девятка, Продира, Иваново озеро, За пароходом, Первая
