Синдром неизвестности. Рассказы - Евгений Александрович Шкловский

А Левиташа, пройдет время, остынет, одумается. Они нужны друг другу. Милый человек, дай ему Бог здоровья!

Закат

В чем он нимало не сомневался, так это в том, что его слова про морковку станут одним из самых расхожих афоризмов и ключом к его мировоззрению, если, конечно, его творчеством кто-то когда-нибудь всерьез заинтересуется. Получилось и впрямь доходчиво. В тот момент он именно так и думал, когда отвечал в письме на вопрос, что такое жизнь. Это все равно что спросить: что такое морковка? Морковка есть морковка, и больше ничего не известно.

Недурно сказано.

Правда, бывали и другие минуты, когда жизнь казалась чем-то намного большим – данным им неведомо кем даром, который не мог быть случайным, так что ее надо было прожить осмысленно, исполнить свое предназначение. Тоже бывало, причем не так уж редко. Дар или морковка, но ее еще нужно было разгрызть, прожевать, переварить, справиться со всеми ее передрягами, сюрпризами, утратами, ущербами, со всякими вроде бы пустяками и мелочами, имевшими, однако, опасное свойство разрастаться в нечто эдакое, стозевное и лаяй.

Здоровье мое поправилось, я, когда хожу, уже не замечаю того, что я болен, хожу себе и все, одышка меньше, ничего не болит, только осталась после болезни сильнейшая худоба; ноги тонкие, каких у меня никогда не было. Доктора немцы перевернули всю мою жизнь. В 7 часов утра я пью чай в постели, почему-то непременно в постели, в 7 1/2 приходит немец вроде массажиста и обтирает меня всего водой, и это, оказывается, недурно, затем я должен полежать немного, встать и в 8 часов пить желудевое какао и съедать при этом громадное количество масла. В 10 часов овсянка, протертая, необыкновенно вкусная и ароматичная, не похожая на нашу русскую. Свежий воздух, на солнце. Чтение газет. В час дня обед, причем я ем не все блюда, а только те, которые, по предписанию доктора-немца, выбирает для меня Ольга. В 4 часов опять какао. В 7 ужин. Перед сном чашка чаю из земляники – это для сна. Во всем этом много шарлатанства, но много и в самом деле хорошего, полезного, например овсянка. Овсянки здешней я привезу с собой.

Немцы интересный народ, тишина и спокойствие поразительные, никак не привыкнуть. В доме и вне дома ни звука, только в 7 часов утра и в полдень играет в саду музыка, дорогая, но очень бездарная. Не чувствуется ни одной капли таланта ни в чем, ни одной капли вкуса, но зато порядок и честность, хоть отбавляй. Наша русская жизнь гораздо талантливее, а про итальянскую или французскую и говорить нечего.

Ни одной прилично одетой немки, безвкусица, наводящая уныние.

Хлеб здесь изумительный, я объедаюсь им, кофе превосходный, про обеды уж и говорить нечего. Кто не бывал за границей, тот не знает, что значит хороший хлеб. Здесь нет порядочного чаю (у нас свой), нет закусок, зато все остальное великолепно, хотя и дешевле, чем у нас. Я уже отъелся и сегодня даже ездил далеко в Тиргартен, хотя было прохладно. Итак, стало быть, скажи мамаше и всем, кому это интересно, что я выздоравливаю, или даже уже выздоровел, ноги уже не болят, поносов нет, начинаю полнеть и уже целый день на ногах, не лежу. Завтра у меня будет здешняя знаменитость – проф. Овальд, специалист по кишечным болезням; ему писал обо мне д-р Таубе.

Вчера пил чудесное пиво.

Самое нехорошее здесь, резко бросающееся в глаза – это костюмы местных дам. Страшная безвкусица, нигде не одеваются так мерзко, с совершенным отсутствием вкуса. Не видел ни одной красивой и ни одной, которая не была бы обшита какой-нибудь нелепой тесьмой. Теперь я понимаю, почему московским немцам так туго прививается вкус. Зато здесь живут очень удобно, едят вкусно, берут за все недорого, лошади сытые, собаки, которые здесь запрягаются в тележки, тоже сытые, на улицах чистота, порядок.

Похоже, опять он заскучал. Как катастрофически быстро обычная жизнь, даже вполне комфортная (а здесь очень комфортно, хотя немного жарковато), становится рутиной. Понятно, что в Баденвейлер он приехал не фанфаронить, а лечиться, по необходимости, потому что немецкие врачи, несмотря ни на что, вызывают уважение и своими познаниями, и своей добросовестностью, которую даже не хочется называть педантизмом. Если сравнивать их с отечественными докторами, которые его консультировали, то он отдал бы предпочтение все-таки немцам. Полечившись теперь у них, он видит, сколько вреда, зла причинили и причиняли ему Остроумов, Щуровский et tutti quanti, которые только разговаривали, но по-настоящему не лечили, уверяли, что понос лечить не следует, так как он стал привычным.

Кормят немцы вкусно, но желудок все равно расстроен. Очевидно, испорчен окончательно, поправить едва ли возможно чем-нибудь, кроме поста, то бишь не есть ничего – и баста. А от одышки единственное лекарство – не двигаться. Впрочем, это уже похоже на старческое брюзжание, а ведь на самом деле все не так уж безнадежно. В самые тоскливые минуты пронзительной ясности он хватается за эту иллюзию, и это отчасти поддерживает, не дает впасть в необратимое уныние.

Ольга поехала во Фрейбург заказывать ему фланелевый костюм, так что скоро и жара будет не так утомительна, и он – франт франтом, так что смазливые немочки станут оглядываться на него и спрашивать друг друга: кто этот элегантный господин в пенсне, с бородкой и тросточкой, а Книпперша станет ревновать.

М-да, фантазию не укротить, вот только ревновать, увы, приходится ему, особенно когда они расстаются на длительное время. Он будет коротать скучные однообразные дни в Ялте, а она играть спектакли в Москве, пользоваться успехом и веселиться. Снова рядом с ней Немирович, Вишневский, актеры помоложе, флирт, комплименты, букеты, шампанское – все, до чего актрисульки так падки, тем более при ее мнительности и подверженности хандре.

Про Немировича и Ольгу уже давно ходили слухи, да и бывший однокашник Вишневский крутился подле – и что поделать? Интересная полнокровная женщина, талантливая актриса до мозга костей, свободного нрава… Знал же, на ком женился, и отлично понимал, что дни их будут проходить чаще всего в долгой разлуке. Для семейной жизни не самое лучшее, несмотря, конечно, на ряд плюсов: никто не дергает, не вертится перед глазами, не теребит глупыми вопросами,